Все и немного больше
Шрифт:
В этот момент из отеля вышел Джерри.
Она встрепенулась, почувствовав колоссальное облегчение, и стала наблюдать за ним, как за незнакомцем, отмечая ширину его покатых плеч, загар на лице, густую прядь вьющихся волос, закрывавших лоб, которые уже следовало бы подстричь. Складки, залегшие у носа и уголков подвижного рта, казались глубокими, и в целом он напоминал стареющего, несчастливого Пана… а может, усталого рабочего, идущего с завода.
Он опустился на стоявший рядом с ней стул.
— Я уже было хотела уходить, —
— Мне бы только чего-нибудь выпить. — На щеках его проглядывала каштановая щетина — на сей раз он против обыкновения не побрился после душа.
— А я голодна.
Когда подошел официант, Алфея снова улыбнулась, отстраняя знакомое, тисненое золотом меню, и, повернувшись к Джерри, перечислила ему свой заказ — салат из авокадо, толченая кукуруза с мясом и красным перцем, лепешки, пиво.
Джерри не повторил ее заказ. Когда официант удалился, Алфея сказала:
— Какой ужасный день! Ты можешь себе представить? Я в эту жару шла домой пешком.
Он дотянулся до ее руки и нервно сжал ее.
— Перестань, Алфея, не надо.
— А в чем дело?
— Я могу принять все, только не надо разыгрывать для меня сцены.
— Разыгрывать сцены?
Он направил на нее взгляд, и она заметила, что у него подергивается левое веко.
— Не надо притворяться, что ее здесь нет.
— Ах, да… Ты о своей жене. — Она произнесла это с едва заметной иронией, и даже намека на обеспокоенность не прозвучало в ее голосе. — Где она, кстати?
— Она не выходила?
— Нет.
— Она покинула номер довольно давно.
— Может, она пытается получить себе номер по соседству с нашим… Похоже, она вполне способна проделать дырку в стене и шпионить за нами.
— Я говорил тебе. Она идет на все, если думает, что замешана другая женщина. — Джерри беспомощно поднял руки. — Самое удивительное, что на сей раз, когда все очень серьезно, она вела себя не так уж плохо… Очень быстро она пришла в себя и стала рассуждать вполне здраво.
Раздался шум голосов, когда три американки средних лет поднялись из-за соседнего столика.
— Может быть, проблема решится, — спросила Алфея подчеркнуто спокойным тоном, — если ты пошлешь ее к чертовой матери?
— Она сказала, что подумает о разводе… Она собирается найти психиатра.
— Вот как? В моих кругах, чтобы расторгнуть брак, ищут адвоката.
— Алфея, пожалуйста, без стервозности. Ей нужна помощь в этом деле.
— Сколько времени уйдет на эту психотерапию? Пять лет? Десять?
— Я скорее снова готов испытать судьбу в Салерно, чем вернуться в палату номер четыре. — Он посмотрел на татуировку на своих руках. — Как я могу осуждать ее за это?
— Стало быть, всякий раз, когда ты уезжаешь, она может явиться перед тобой в роли Офелии. — Алфея замолчала, поскольку подошел официант и стал стелить поверх клетчатой скатерти накрахмаленную заштопанную белую льняную салфетку,
— Она знает, на каких струнах играть для тебя.
Джерри резко опустил стакан, кадык у него задергался. Он вытер рот фалангой пальца.
— Ты должна знать, что Рой не такая.
— Если не считать этого небольшого пунктика, она, по всей видимости, умна и практична.
— Я тебе прямо говорю, Алфея. Ты единственная женщина, которую я люблю, единственная женщина, которая мне подходит, но я не прощу себе, если Рой свихнется.
Алфея, подняв вилку, посмотрела на него.
— И каким образом ты можешь помешать этому?
— Я намерен дать ей время, чтобы она успокоилась.
— Звучит красиво… Но что ей от этого? Как только она успокоится, она потеряет тебя.
— Она будет под наблюдением психиатра.
Деревянные часы пробили четверть часа.
— И где в этом случае мое место? — спросила Алфея.
— Я понимаю, что прошу слишком многого, но не могла бы ты снова вернуться в Беверли Хиллз и жить там? Она будет моей женой чисто номинально.
— Какое странное выражение…
Официант подал ей еду. Джерри заказал еще два виски, пока она ковырялась в кукурузе с мясом, которое, по ее словам, было переперченным, и в салате из авокадо, который был в этот день совершенно безвкусным. Эти свои жалобы она перемежала ядовитыми репликами по адресу других посетителей кафе. Тень от грибка переместилась, лицо Джерри оказалось наполовину освещенным солнцем, и лишь тогда стало ясно, насколько он расстроен и несчастен.
— Все же ты сука, — сказал он наконец.
— Ну-ну, — это было произнесено таким же ледяным тоном, как и поданное официантом пиво.
— Но в этом одна из причин твоей притягательности. Твердость… Другие женщины без конца скулят или ссылаются на менструацию, когда мне хочется погладить их по заднице.
— Очень деликатно сказано…
— Разве я когда-либо скрывал, что я сквернослов, работяга и скотина?
Алфея опустила вилку.
— Ты вовсе не скотина, — медленно произнесла она.
Джерри вопросительно поднял глаза, и на какое-то мгновение ее отпустила боль из-за того, что проблемы Рой он ставит выше ее страданий.
— Дело в том, — продолжала она, — что ты слишком погружен в свою живопись и не понимаешь, что есть что. Ты никогда не изучал, какую технику и приемы используют люди, когда охотятся друг за другом.
Он хмыкнул.
— Ты таким замысловатым способом хочешь сказать мне, что между нами все в порядке?
Алфея закусила губу. Отныне его забота о Рой будет постоянно омрачать их отношения. Она никогда больше не сможет чувствовать себя с ним спокойно и раскованно. Даже моменты их интимной близости будет омрачать настороженность.