Все лестницы ведут вниз

Чернышев Олег

— Да что беречь то? Было бы что беречь! — откровенно, с возмущением заявил он.

Этими словами рослый пересек непозволительную черту, на пересечении которой Аню обуревает неконтролируемая злость, а к груди подступает тошнота. В резон с мутившими Аню спазмами в горле, она быстро, с отменой реакцией вынула правую руку из кармана с зажатой в пальцах рукояткой ножа. Обоюдоострое лезвие его со звучным щелчком выскользнуло и в мгновение ярко блеснув в луче дневного солнца, легко проскользнуло по брюху рослого. Красная клетчатая рубашка порвалась — одна пуговица отлетела в сторону.

Пальцы рослого расцепились, высвободив локоть Ани, и она, ни мгновения не медля рванула из комнаты в коридор, крепко сжимая в руке нож.

Порез был не глубокий — небольшая царапина.

— Накажу, девочка моя! Накажу! — крикнул он, впрочем, без злости, а как будто продолжая некую игру. Рослый побежал за Аней.

Услышав позади топот, она обернулась и сквозь развевающиеся свои рыжие волосы увидела как рослый выбежал из комнаты и погнался за ней. Он ее догонит, и это Аня поняла сразу — если не на лестнице, так на первом — не там, так у забора. Улица эта постоянно безлюдная — опрометчиво надеяться поднятым криком о помощи призвать чью-либо подмогу. Надо бежать на крышу. Хорошо, что ключ у Ани всегда с собой.

Выбежав на лестничную площадку, Аня пожалела, что прежде на ум ей не пришла мысль достать телефон. Волнение губит трезвый рассудок — главное ускользает из памяти. В этом вечно темном месте сколько не ходи, привыкнуть к нему невозможно. Тьма ослепляет и всякий раз старается подставить подножку. Но поздно — надо бежать; вслепую, но бежать, не выпуская их руки нож.

— Девочка Агни, ну куда ты денешься? Тут уже не твоя воля, амулетик, — послышалось за спиной Ани. — Наверх? — по звукам догадался рослый. — О-хо! Ну, попалась, судьба моя, — и побежал за ней

Тяжело дыша, разволновавшаяся Аня в темноте зацепилась о ступеньку ногой и повалившись на лестницу, больно ударилась головой у виска. Она продолжала крепко держать в правом кулачке ножик, а в левом у нее уже был наготове ключ от двери крыши. Боль побежала у основания ладони и по фалангам пальцев, вероятно содрав кожицу на них. В волнении, ни на что не обращая внимания, она поднялась уже вскарабкиваясь по лестнице на четвереньках — не замечая боль; цеплялась руками и быстро перебирая ногами сваливала со ступенек какие-то невидимые во тьме предметы. Аня слышала — она спиной чувствовала приближающуюся угрозу. Еще немного, и рука сдавит ее лодыжку ноги. Тогда, возможно, все. Но надо дальше — вверх в темноте, на ощупь; как только возможно, но дальше — бежать, через боль карабкаться не останавливаясь.

— Вот и все, амулетик, — раздался запыхавшийся голос рослого. — Прелюдии, замечу, у тебя своеобразные.

Рослый уже не спешил — он поднимался потихоньку, ступая осторожно. Он думал, что Аня загнана в угол, но она уже стояла у двери. К своему ужасу, Воскресенская поняла, что еще не запомнила на ощупь, где висит замок — от этого руки задрожали сильнее. Аню начала одолевать паника, из глаз вот-вот потекут слезы страха. Шаги раздавались все ближе, и даже, казалось Ане, она уже отчетливо слышит тяжелое дыхание рослого.

— Там закрыто, глупая девочка Агни, — было слышно, как он сказал это сквозь ухмылку. — Я из-за тебя фонарик внизу забыл. Но ничего,

сейчас вместе вернемся. Ох, несмышленая девочка, — вздыхая протянул он. — Ты очень забавная. Скажу тебе, мне это даже понравилось.

Замок расцепился; одним махом Аня выдернула его с петли. Ее и рослого ослепил дневной свет распахнутой двери. Аня выбежала, и перед тем как стукнуть дверью, лишь услышала за собой: «Так это ты?». Глухой удар металла и через мгновение замок цепляет дверь с косяком. Аня заперлась на крыше.

3

Аня сидела на сумке и смотрела в сторону города только и слушая, как рослый стучит кулаком в железную дверь и говорит, говорит, что-то постоянно говорит; стучит и через каждое слово добавляет: «девочка Агни». Уголек сигареты в губах шипит — дым сползает в легкие; Аня выдыхает, выпуская его, клубистый, на волю.

— Я же просил один только поцелуй, девочка Агни, — стучась повторял рослый. — Один поцелуй от моей иконки, — глухо раздавалось за дверью.

Воскресенская ни разу ему не ответила, будто бы ее и нет на крыше этажки. Собственно говоря, на то и был расчет: рослый может подумать, что Аня каким-то образом уже слезла с крыши и ходит себе где-то по городу, а он здесь — разговаривает с воздухом. Либо устанет — и такое может быть. Два расчета, один из которых должен сработать. И чем быстрее, тем лучше, потому как сигарет осталось мало — только две штуки.

Но так миновал уже час — осталась последняя сигарета, а рослый все не успокаивался.

— Девочка Агни, я тут стишок для тебя придумал. Вот, послушай, — и начал читать, как подпевая, что-то плохо складное; совсем не в рифму.

Все это стало изматывать Аню. Время приближалось к вечеру и скоро заметно похолодает; уже подул прохладный ветерок, а Аня в одной лишь тонкой рубашке. Со вчерашнего вечера она ничего не ела. Да и вообще, у нее в планах было совсем другое. Где ее телевизор, музыка, книга и гора конфет с приторно-сладким чаем? Почему это все там, дома, а она здесь? Нет, так нельзя!

Брякнул телефон — написала Лена, а за тем явилась идея. Не читая, Воскресенская быстро, пока телефон не сел, набрала текстом: «Я на крыше. Приходи. Жду». В ответ Лена стала долго набирать текст. Если Аня ей прямо, в лицо не скажет, подруга будет искать тысячи причин, лишь бы «отвязаться от Аньки». Но есть метод, который еще ни разу не подводил. Аня набрала номер, и как только Лена сказала в трубку: «Алло», сама быстро произнесла: «Жду тебя на крыше через пол часа», а после сбросила. Вслед и батарейка сказала Ане: «Прощай».

С каждой минутой горизонт все отчетливее окрашивался в золотистый цвет. Загоревшиеся снизу нависшие над землей облака, верхушками своими угрюмо потемнели; и плыли они медленно, не торопясь. Они будто живут сегодняшним днем — помнят о завтра и никогда не забывают о вчера, но живут этим часом, этой минутой. «А разве не так надо?», — задалась над вопросом Аня, делая последнюю затяжку последней сигареты. Дым, светясь темно-золотым оттенком в лучах уходящего солнца, унеся вдаль — там и растворился. Растворился в свой черед, когда на то пришло время. «Так и всё», — думала Аня.