Всё началось со скандала
Шрифт:
Кожа и пергамент придавали помещению особый запах. Позолоченные названия украшали труды Платона, Фомы Аквинского, Шекспира — здесь было собрано все, что как-то имело отношение к образованию и культуре. Сомнительно, что отец хоть раз раскрыл какую-нибудь книгу. В любом случае сейчас полки практически опустели, ведь издания продавались, чтобы возместить расходы на бальные платья, необходимые несколько сезонов подряд.
София прошла мимо пустых полок, ощутив укол сожаления от утраты «Видов растений» Линнея. Впрочем, укол мимолетный. Сегодня ей просто
Дойдя до четвертой стены, София вытащила нужный томик — «Чувство и чувствительность». Картонная обложка была сильно потрепанной. Даже в стесненных обстоятельствах сестры Дашвуд умудрялись найти счастье. Если бы у Софии была хоть какая-нибудь надежда на будущее!
Из горла вырвалось рыдание.
За спиной застонали петли. София резко повернулась. Хайгейт. Зачем он нарушает уединение? Неужели у нее не может быть ни минуты покоя, чтобы оплакать Ладлоу?
— Что вы тут делаете? — голос ее дрогнул, но она упорно продолжила: — Вы же сами сказали, еще двух дней не прошло — нам нужно быть осторожнее, чтобы не оказаться в положении, из которого не будет пути назад!
Хайгейт вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Резко щелкнул замок, стало намного темнее.
София ахнула. До чего это безрассудно и опрометчиво! Она в ловушке. Если поднять шум, сюда прибегут все, включая Ладлоу. И тогда они с Хайгейтом попадутся окончательно.
— Нам нужно поговорить. — Хайгейт подходил все ближе, стуча каблуками. София не видела, где он сейчас находится. И почему ей не пришло в голову захватить с собой свечу? Закрыв дверь, он полностью погрузил библиотеку во мрак. Единственным источником света являлся лунный луч, пробившийся через окно.
— Мы уже разговаривали перед обедом.
— Нужно поговорить еще. — Справа исходил жар. Если вдохнуть поглубже, она, несомненно, почувствует аромат сандалового масла. София едва подавила желание съежиться и отшатнуться.
— Вам давно пора преодолеть свои чувства к Ладлоу.
Она вонзила ногти в ладони.
— А вот это, милорд, совершенно не ваше дело.
— Я решил сделать это своим делом. — В голосе его звучала спокойная властность.
София снова задрожала.
— Зачем? Какое эго имеет значение? Недели через две я разорву нашу помолвку, и мы больше никогда не увидимся. С какой стати вас заботят мои чувства к другому мужчине?
— Этот мужчина не заслуживает вашей любви.
София попыталась разглядеть его лицо в темноте.
— Да что вы вообще можете об этом знать?
— Я знаю о Ладлоу многое, и по большей части все это отвратительно. — Хайгейт помолчал, затем вздохнул. — Подумайте только, что он сотворил с вами. Ладлоу мог бы помочь нам выбраться из сложившейся ситуации, но разве он сделал хоть что-нибудь?
— Он... он сказал мне, что сделает все, что в его силах. Сказал, что я могу на него рассчитывать.
— Хм-м-м. — Снова молчание. Софии показалось, что Хайгейт кивает. — И
— Я же не могу этого знать, верно?
— Удобно, правда? Я мог бы кое-что вам рассказать, но вижу, вы не настроены слушать и, скорее всего, не поверите мне.
Хайгейт произносил каждое слово с твердой решимостью, от которой у Софии перехватывало дыхание и дрожало сердце. Где-то в глубине живота поселилось холодное предчувствие надвигающейся опасности. Слава богу, она почти не притронулась к ужину! Он знает о Ладлоу что-то ужасное. Нет. София отбросила эту мысль. Она не готова признать, что потратила последние пять лет жизни на сладкие фантазии.
София прижала книгу к груди.
— Я предпочту не слышать этого прямо сейчас, если вы не против, — проговорила она дрожащим голосом.
— Значит, готовы поверить на слово? — мягко произнес Хайгейт. София живо представила картину: холодный вечер, теплый, потрескивающий в камине огонь, она лежит на кушетке, голова покоится на мужском бедре, и этот голос читает ей стихи... София буквально ощутила его пальцы, запутывающиеся в ее локонах.
Нет! Она не должна воображать все это, в особенности когда подобные фантазии вполне способны осуществиться. Всего-то нужно не разрывать помолвку. Но ведь она же ничего не знает об этом мужчине! Неужели последние пять лет не доказали ей несостоятельность жизни в мире иллюзий?
Покачав головой, София крепче прижала к себе книгу.
— Что у вас там? — он каким-то образом уловил это движение в темноте.
София молча показала ему свой щит.
Он подошел к окну, и в бледном лунном свете очертания его фигуры стали более отчетливыми. Его тень обрела признаки человека: плоть и кости.
— Что это? Я не вижу название.
София сглотнула.
— «Чувство и чувствительность».
— Вам следовало бы больше ценить разум, чем чувства.
— Да что вы об этом знаете?
— Возможно, намного больше, чем вы предполагаете.
Слова прозвучали не особенно убедительно, но голос был исполнен значимости, словно намекал на эмоциональные хитросплетения в прошлом.
— Значит, это и есть ваш ответ? Полагаться исключительно на разум и холодную логику? И пусть они управляют всей вашей жизнью?
— Разве не так поступала Элинор Дэшвуд? А если хорошенько подумать, то Ладлоу напоминает мне Люси Стил, правда, он гоняется не за состоянием, а исключительно за респектабельностью.
София внимательно смотрела на его профиль: лунный свет смягчил резкие черты, даже шрам стал почти незаметен.
— Вы читаете романы?
— Я считаю, что нужно лично проверить вещь, прежде чем утверждать, что это всего лишь женское легкомыслие.
— А еще что-нибудь подобное вы читали? Мне очень понравился роман «Гордость и предубеждение».
— Боюсь, не имел удовольствия.
София вернулась обратно к полкам, где когда-то, как солдаты в строю, стояли книги в кожаных переплетах. Даже в темноте она легко нашла нужный потрепанный томик.