Всё началось со скандала
Шрифт:
— Превосходная родословная. Прослеживается вплоть до самого Годольфина Арабиана[2]. Настоящий рекорд.
Это должно было послужить сигналом для грума к объезду ринга и демонстрации поступи лошади, но Нефертари не сдвинулась с места и только шевелила ушами. Она не сделала даже пары танцующих шагов в сторону.
Улыбнувшись, Бенедикт прислонился к колонне и скрестил на груди руки. Подобное упрямство наверняка оттолкнет большинство покупателей, а если они так и не увидят ее поступь, он вполне может приобрести
Аукционист невозмутимо продолжил.
— Что мне предложат за это прекрасное животное?
Бенедикт открыл рот, но его опередили:
— Две сотни!
Проклятие. Сжав губы, он окинул взглядом собравшихся на торги людей, стоявших по периметру ринга. День выдался пасмурный, но Бенедикт все же разглядел копну золотистых волос напротив. Ладлоу. Черт бы его побрал.
— Двести двадцать пять! — присоединился к торгам другой голос.
— Двести пятьдесят! — выкрикнул третий.
— Триста. — Ладлоу
Да чтоб ты провалился, идиот.
— Триста пятьдесят, — крикнул второй джентльмен, опередив остальных. Неважно. Двое незнакомых покупателей, скорее всего, просто хотят поторговаться. Бенедикт может и подождать.
— Пятьсот.
Аукционист улыбнулся.
Бенедикт гневно сверкнул глазами. Таким резким скачком Ладлоу, вероятно, заткнет тех двоих, но если цена будет и дальше повышаться так быстро, Нефертари окажется Бенедикту не по карману Пора прощупать почву
Прислони вшись к колонне, он сделал скучающее лицо.
— Пятьсот двадцать пять.
— Тысяча!
Стоявший рядом с Бенедиктом Аппертон разразился цветистой бранью, хорошо слышной по всей выгородке. Пожалуй, тысяча — это максимум, который, по расчетам, можно было получить за Нефертари в ее состоянии. А еще это верхний предел трат, которые Бенедикт мог себе позволить.
Аппертон ткнул его локтем.
— Как по-твоему, где он возьмет столько деньжищ?
Аукционист вмешался, прежде чем Бенедикт успел ответить:
— Одна тысяча раз!
— Тысяча сто! — выкрикнул Бенедикт.
Аппертон вскинул брови.
— Если уж на то пошло, где ты возьмешь столько деньжищ?
Бенедикт как раз собирался посоветовать другу заткнуться, как Ладлоу опять повысил ставку:
— Тысяча двести!
Бенедикт стиснул зубы. Аппертон прав насчет его финансов. Отец, покойный маркиз Энфилд, завещал Бенедикту приличную сумму, а продажа патента принесла еще около двух тысяч. Когда конный завод заработает в полную силу, он сможет рассчитывать на доходы, достаточные для спокойной жизни в деревне, но у него никогда не будет денег, которыми определенно располагает Ладлоу.
— Тысяча триста! — выкрикнул Аппертон.
Бенедикт повернулся к другу.
— Что, черт тебя подери, ты творишь?
Аппертон усмехнулся.
— Подымаю цену.
— Я торгуюсь за эту
— Но ты же не хочешь из-за куска конины попасть в богадельню?
Пожалуй, Аппертон имел общее представление о возможностях друга. Они не раз держали пари на всякие нелепые мелочи.
— Тысяча четыреста! — Последняя ставка Ладлоу. По лицу аукциониста расплылась широкая улыбка. Бывший владелец Нефертари будет очень доволен — и Таттерсолз тоже, когда получит свой процент.
— Тысяча пятьсот!
— Аппертон, — прорычал Бенедикт, — у тебя нет полутора тысяч фунтов.
Друг пожал плечами.
— Пока нет, но ты же одолжишь пару гиней старому приятелю, верно?
Чертов парень вечно впадал в безрассудство, когда дело касалось пари. Бенедикт уже намеревался отказаться из принципа, но в следующую секунду понял, что возражения не потребуются.
— Тысяча шестьсот!
— Как по-твоему, почему он так сильно хочет эту чертову лошадь? — спросил Аппертон.
— Ты его слышал. Он считает, что с ее помощью сумеет произвести впечатление на Джулию. — Бенедикт позволил себе ироничную усмешку. — Ну, или он законченный идиот.
Аппертон потер подбородок.
— Голосую за оба пункта. Кроме того, он был омерзительным еще в школе. Мне вспоминается пара-тройка случаев, за которые я бы ему с удовольствием отомстил.
Бенедикт нахмурился. Он бы тоже отомстил, и не столько за себя, сколько за других. Или, если говорить точнее, за кое-кого конкретного.
Аппертон поднял руку.
— Две тысячи!
Бенедикт обрушился на него;
— Ты рехнулся? Это в два раза больше, чем стоит кобыла!
— Может, я и рехнулся, — отмахнулся Аппертон, — но Ладлоу точно безумнее меня.
— Две тысячи сто!
— Вот, пожалуйста. — Глаза Аппертона озорно блеснули. — А теперь посмотрим, как далеко он готов зайти.
— Пять тысяч! — Аппертон стукнул пустым бокалом по полированной поверхности стола из красного дерева и плеснул себе еще порцию бренди. — Боже праведный. Хорошо, должно быть, иметь столько денег, чтобы швырять их не глядя.
Его друг мог бы и рассмеяться, но мысль о том, что они здорово облегчили кошелек Ладлоу (чего он, безусловно, заслуживал), почему-то не улучшила настроение Бенедикта.
— Тебе чертовски повезло, что ты не оказался со счетом, который не в состоянии оплатить. В пять раз больше, чем эта кляча стоит!
— Кляча. — Аппертон покачал головой. — Неплохо ты отзываешься о лошади, которую так хотел купить.
Бенедикт осушил бокал и со стуком поставил на стол.
— Мне бы она принесла больше пользы, чем Ладлоу. По крайней мере, я уверен, что Джулия никогда не сядет на нее верхом. И будем надеяться, что он не попытается впечатлить красивой кобылой другую девушку.