Все они почему-то умирали
Шрифт:
И он решил проверить свои впечатления.
– Как же вас дома-то встретят? Там же на деньги надеются? Наверное, в долги залезли – в надежде на ваши заработки?
– Ой, не знаю, не знаю! – запричитал, раскачиваясь из стороны в сторону, старший рабочий. – Боюсь даже думать об этом, боюсь даже представить, что будет, когда скажу все, как есть, – он замолчал, продолжая раскачиваться с закрытыми глазами.
Нет, не убедили эти слова Пафнутьева. Холодными показались. Так может произносить текст слабенький актер, но не человек,
– Как вас зовут? – спросил Пафнутьев чуть жестковато, не отделавшись еще от впечатления, что его разыгрывают.
– Меня Васыль Вулых, а вуйко – Степан Петришко.
– Вуйко? Это имя такое?
– Нет, вуйко – это вроде дядька, вообще старший, уважаемый...
– Понял, – кивнул Пафнутьев. – Он, значит, вуйко, а ты совсем даже не вуйко?
– Дело не в этом... Парень помоложе может назвать меня вуйко. Но среди нас двоих – Степан для меня вуйко, а я для него просто Васыль.
– Как я понимаю... В доме жили не очень мирно?
– Какой там мир! – воскликнул Степан, и Пафнутьев вдруг уловил, почувствовал в его голосе ту искренность, которой так не хватало ему до сих пор. И с облегчением убедился, что первое его впечатление не ложное, не надуманное, не вызвано дурной подозрительностью. – Грызлись все, как собаки!
– Вы здесь питались? – спросил Пафнутьев.
– Да, – подтвердил Степан. – Нас кормили.
– В подвале?
– Когда хозяин был дома – то за общим столом.
– Все вместе? – удивился Пафнутьев.
– Да, разом.
– И выпить давали?
– Если хозяин пил, то и нам подносили. Что он пил, то и мы.
– Так не часто бывает?
– Так почти не бывает, – сказал Васыль. – Потому и терпели год... Вроде за одним столом питаемся: не кормят, как собак, где-то во дворе, за углом... Все за столом – и мы за столом. Получалось, что вроде как одна семья... Потому и язык не поворачивался каждый раз кричать: «Давай деньги! Давай деньги».
– А когда гости?
– Смотря какие гости... Если его люди, из города, по своим делам, то, конечно, он сидел с ними наедине. Если приходили соседние застройщики... Вместе сложности обсуждали, за одним столом.
– Да ладно тебе трепаться! – вдруг сорвался Степан. – Зарядил – за одним столом, за одним столом... Триста лет в гробу я видел его стол! Ты мне отдай положенное, а я уж как-нибудь сам прокормлюсь! Тоже еще – благодетель! Дерьмом он жил, дерьмом и подох.
– И вам совсем-совсем его не жалко? – удивился Пафнутьев.
– Кого? Объячева, что ли? Триста лет в гробу в белых тапочках! Он как-то проболтался – в ресторане посидел вечерок со своими ребятами...
– И что? – спросил Пафнутьев. – Хорошо посидел?
– Наша с Васылем годовая зарплата! Вот цена их ужина. Не собирался он нам платить, не собирался! Это я знаю точно и всегда Васылю повторял. Он не верил. А сейчас хошь – не хошь, а верь!
– Теперь-то
– И не собирался! – твердил свое Степан. – Я тебе это говорил? Спрашиваю – говорил?
– Было дело, – кивнул Васыль.
– Часто говорил?
– Частенько.
– Я прав?
– Ты всегда, Степан, прав.
– Вы сказали, что в этом доме все грызлись, как собаки, – напомнил Пафнутьев. – Что вы имели в виду? Лаяли, кусались, рычали?
– Гавкать не гавкали, и чтоб кусаться – тоже не замечал... Но, знаете, у всех было на душе вроде как злобство. Тот этого ненавидит, этот того терпеть не может, все вместе сраного Объячева готовы растерзать...
– За что?
– А! – Степан махнул рукой. – Конечно, он всех кормил, одевал, кое-кого по островам возил, по странам жарким... Но как сказать... Не по доброте душевной, не из щедрости и бескорыстия – нет. Жлоб он, вот что я скажу. Все, кто в этом доме жил, были для него прислугой. И потом, знаете, можно и с прислугой нормально жить, а этот Объячев никогда не забывал напомнить, что ты прислуга. Я не возражаю, пусть прислуга, но плати! У меня семья в Золочеве год ничего, кроме картошки, не ест! Год!
– И однажды вам это надоело, – произнес Пафнутьев без вопроса, просто проговорил, как бы вывод для себя сделал, но Степан почувствовал – надо что-то ответить.
– Почему однажды? – он передернул плечами. – Это давно мне надоело. Васыль все сдерживал меня, а то я бы давно с этим хмырюгой разобрался.
– А как с ним можно разобраться?
– Как? Да тыща способов! Принес бы он мне эти денежки, в жменьке принес!
– В чем?
– В ладошке.
– Так как же все-таки с ним можно было разобраться?
– Морду набить – это первое дело. Петуха пустить в этот домик тоже можно. Работу так сделать, что через месяц все развалится, через месяц все надо по новой отделывать.
– Так, – кивнул Пафнутьев. – Это уже три способа. И еще есть другие?
– Есть.
– Слушаю вас внимательно.
– Телевизор видели в каминном зале? Он три тыщи долларов стоит. Его нетрудно вывезти. Никто и не заметит. Ковры видели в рулоны свернутые? Иранская ручная работа. Даже набор каминный – лопаточка, щипчики, совочек... Мне полгода надо вкалывать, чтобы такой набор купить.
– Неужели совок с лопатой может столько стоить? – ужаснулся Пафнутьев.
– Шведское исполнение: кованый металл, винтовой узор, квадратное сечение, отделка из дуба, подставка с фигурными крючками, тоже коваными... – Степан смотрел на Пафнутьева даже как-то жалостливо, как на человека, которому приходится объяснять такие простые вещи. – Опять же надо учесть – это предмет роскоши. Я бы мог выковать такой набор, и он обошелся бы Объячеву в десять раз дешевле... Но есть некие неуловимые признаки хорошей фирмы. И платят за эти вот неуловимые признаки. А не за изделие и не за класс самой работы.