Все пути ведут на Север
Шрифт:
— Как бы ты хотел добыть деньги, не привлекая внимания?
— А я ничего и не говорю, — буркнул Ив. Его, очевидно, угнетал тот факт, что вся компания оказалась в долгу у подозрительного побродяжки.
Следующий день прошел без приключений. Медейцы повеселели: из театра боевых действий они выбрались, границу перешли, цель путешествия приближалась. Одному Грэму было не до веселья — Ванда возобновила свои непонятные маневры, на которые Ив взирал со свирепым негодованием, а Корделия — с грустным укором. Никто, однако, не сказал рыжеволосой кокетке ни слова осуждения, а Грэм решительно не знал, что ему предпринять, и как себя
Близился вечер, никто медейцев не догонял, никто ими не интересовался. Правда, оставался открытым вопрос с провиантом, и, немного поспорив, путешественники решили-таки к вечеру завернуть в деревеньку, видную чуть в стороне от дороги — прикупить провизии, а заодно уж переночевать и поужинать. Что и говорить, все истосковались по огню в очаге, горячей похлебке и приличным постелям.
Грэм предупредил Ванду и Оге, чтобы они помалкивали — наи они не знали, на касотском говорили кое-как, а в их всеобщем отчетливо слышался медейский акцент. Предупреждать Ива нужды не было, он и так все отлично понимал.
Маленький трактир на краю деревни назывался «Наша радость». Ничего особенно радостного Грэм там не приметил — обычный грязноватый трактир, мимо которого проезжают люди познатнее и побогаче. Правда, хозяйка оказалась радушной толстухой, — хоть и болтушка, она не донимала гостей расспросами, а предпочитала говорить сама; быстренько притащила и поставила на стол ужин (излюбленное в этих краях блюдо — картошка в сметане) и приготовила наверху две комнаты, отдельно для молодых людей и для девиц.
Поужинали быстро; все устали после целого дня пути, и хотя жаркое пламя в камине манило посидеть перед ним, чистые (хотя бы относительно) постели манили сильнее. После еды все пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам.
Хозяйка слукавила, пообещав путешественникам пять кроватей: в комнате, отведенной молодым людям, собственно кровать была одна; роли остальных двух взяли на себя сундук и лавка.
— И кому же из нас так неслыханно повезет? — как обычно, дурачясь, вопросил Оге, задумчиво, руки в боки, созерцая соблазнительное ложе. — Бросим жребий?
— Не надо жребия, — возразил Ив. — Уступаем кровать тебе, как самому неженке. Мы с Грэмом и так прекрасно переночуем.
Мнения Грэма никто не спросил, но он не стал спорить. Где ему только ни приходилось спать! Подумаешь, сундук… К тому же, он еще весь горел после дневных выкрутасов Ванды, и вовсе не был уверен, что сумеет уснуть.
Со стоном неземного блаженства Оге тут же повалился носом в тощую подушку и мгновенно заснул. Ив, подумавши, снял-таки кольчугу перед тем как лечь, но меч положил рядом, так чтоб дотянуться до него не вставая с ложа. Вскоре он тоже спал, длинное путешествие и его измотало. Грэм лег последним; но, сколько он ни ворочался, уснуть так и не смог, хотя усталость одолевала. Перед внутренним
Промаявшись пару часов, Грэм понял, что не уснет. Лежать неподвижно становилось невыносимо, он встал и подошел к маленькому мутному окошку, но оно оказалось наглухо закрыто, а ему было душно, хотелось воздуха. Он решил выйти во двор. Двигаясь осторожно и бесшумно, Грэм обулся, взял меч — без него он не ходил никуда и никогда, — и выскользнул из комнаты.
Во всем доме было тихо и темно; кроме них, постояльцев не было, а хозяева спали. Внизу, в зале тускло тлели угли в очаге. Грэм тихо снял засов с двери, вышел во двор и прикрыл за собой дверь.
И тут же услышал голоса.
Да никакие-нибудь, а знакомые — совсем рядом, буквально за углом, шептались о чем-то Корделия и Ванда, хотя им полагалось уже быть в постелях и спать.
Грэму бы уйти, но он, напротив, затаил дыхание, вжался спиной в стену и стал слушать. Он прекрасно знал, что подслушивать — подло, но загадочное поведение Ванды вконец его измотало, и он надеялся в этом ночном разговоре услышать хоть одно словечко, которое объяснило бы, в чем тут дело.
Ему повезло — речь шла явно о нем.
— …не знаю, что со мной, — торопливо и возбужденно шептала Ванда, проглатывая половину слогов. — Он ведь вовсе не красив и вообще странный. А меня к нему так и тянет… Чувствую себя последней дурой.
— Поэтому ты так себя с ним и ведешь? — спросила Корделия в обычной своей спокойной манере.
— Ох, только не надо нотаций. Ив уже делал мне внушение…
— Что ж, его можно понять. Со стороны, знаешь ли, это выглядит довольно странно… а Грэма просто жалко. Разве ты не видишь, как он на тебя смотрит? Ведь ты ему очень нравишься, это ясно.
— Еще бы не ясно, — буркнула Ванда. — Помнишь, там, в долине, мы с ним вдвоем поднимались на холм? Там он сказал, что любит меня.
— А что ты ответила?
— Чтобы он не смел никогда об этом заговаривать.
Потянулась пауза, в конце которой Грэм вдруг обнаружил, что не дышит уже так долго, что легкие вот-вот разорвутся. Он глубоко вздохнул и услышал строгий голос Корделии:
— Вот теперь я совершенно перестала тебя понимать. Ты запретила человеку говорить о любви, по сути — отвергла его, — но продолжаешь с ним заигрывать? Это нечестно, Ванда. Конечно, я понимаю, что ответить на его чувства взаимностью ты не можешь — но и оставь его тогда в покое! Прекрати его дразнить!
— Ах, Корделия, я же не нарочно! Это само собой получается. Говорю же, меня к нему тянет. Может, я влюбилась?
— Глупости. Не можешь ты в него влюбиться.
— А почему нет? — с вызовом прошептала Ванда, и Грэм мысленно повторил ее вопрос.
— Ты сама прекрасно знаешь, почему. Между вами ничего не может быть. Ничего! И Грэм, между прочим, это прекрасно понимает, хотя и не знает всей правды. Он благоразумен, и советую тебе взять с него пример. А еще лучше, раз уж вы почувствовали такое взаимное влечение, отошли его поскорее, пока вы не наделали глупостей, и не случилось беды.