Всё разрушающий прибой

Лонсдейл Кэрри

— Дельмо! — повторил Курт. Он промаршировал на кухню.

Я подняла свое лицо от башни из колечек, сложенной на подносе детского стульчика.

— Ты в порядке?

— Ага. — Она посасывала свои костяшки пальцев. — Осторожно. Кофе горячий.

— Дельмо, дельмо, дельмо. — Курт шагал вокруг кухонного островка, повышая голос. — ДЕЛЬМО!

— Следи за своим языком, Куртис Райли! — предупредила Фиби, ставя кружки на стол.

Даника пиналась и визжала, улыбаясь своей матери. Фиби оставила на её щеке громкий и слюнявый поцелуй. Даника запихнула в рот Фиби

влажный овсяный кружочек.

— Ммм. Спасибо тебя, сладкий персик.

— ДЕЛЬМО! — прокричал в последний раз Курт, прежде чем выбежать из кухни.

Я посмотрела ему вслед, радуясь, что Кэсси не была такой буйной в его возрасте. Мне было интересно, сможет ли добавление еще одного ребенка в эту смесь нарушить здравомыслие Фиби и истощить ее бумажник.

Фиби застонала и уронила голову на руку.

— Когда он пойдет в детский сад?

— Август. И я зачеркиваю красным дни календаря, — кивнула она на календарь, прилепленный к холодильнику магнитом в форме гоночной машинки. — Не могу дождаться.

Я отпила латте.

— Ты делаешь отличный кофе.

— Хоть что-то я могу сделать правильно сегодня. И так, насколько ты остаешься в городе?

— Ещё денёк или около того, я думаю.

— Ты думаешь? — Фиби выгнула бровь.

— Бабуля плохо себя чувствует.

Фиби сжала губы, её рот выгнулся в грустную улыбку. Она погладила меня по руке, которая лежала на столе.

— Извини. Нелегко, когда семья стареет.

— Да. Это так.

— Поэтому ты приехала, чтобы повидаться с ней?

— Ах, не изначально, — увильнула я. Я провела пальцем по ободку кружки. — Кэсси отстранена. У неё неделя выходных.

— Это не хорошо. — Фиби сгримасничала, обнажив нижний ряд зубов.

— Ага. Не хорошо. — Фиби не знала и половины всего, а я не была готова рассказать ей о способностях Кэсси. — Она обижала других детей.

— Моя сладкая маленькая Кэсси? — ахнула Фиби. Её рука взметнулась к груди.

Я одарила её слабой улыбкой. Маленькая сладкая Кэсси имела тот ещё характер, когда люди не прислушивались к ней.

— Говоря о Кэсси, я знаю, что после развода у тебя не хватает времени и денег, но ты крестная Кэсси. Ты будешь в порядке, если я сделаю это официальным и назначу тебя её опекуном? Я готовлю своё завещание.

— Твое завещание? — Фиби выпятила грудь, садясь ровнее. — Есть что-то, что я должна знать? Ты умираешь? — Она наклонилась ко мне. — Даже не думай умирать мне.

Я тяжело вдохнула и опустила подбородок, возвращая свое внимание назад к овсяным колечкам Даники. Тон Фиби был дразнящим, но её замечания почти задели за живое.

— Нет, я не умираю. — Я отпила латте. Сливочно-ореховый вкус заполнил мой рот. — Это то, что я должна была сделать очень давно.

Фиби облегченно вздохнула, обмякнув в кресле.

— Хорошо, на мгновение ты напугала меня. — Она накрыла мою руку своей, выражение её лица стало серьезным. — Мой адвокат составил мне завещание, когда я развелась с Винсом. Но да, да, ты можешь назначить меня опекуном Кэсси.

Я выдохнула.

— Спасибо. Ты второй опекун. Бабуля

главная, но я ещё не уверена, что с ней происходит. Возможно, мне придется изменить это. Я только хотела, чтобы ты знала, потому что, — я осмотрела комнату, впитывая результаты утреннего столпотворения, и пыталась не представлять свою дочь, потерявшуюся среди злаковых крошек и перевернутой мебели, — у тебя и так есть четыре рта, которые нужно кормить, а прибавление сюда Кэсси может быть слишком для тебя.

— О, пожалуйста, Молли. Я справлюсь. Моя жизнь — это образ хаоса, но если вдруг с тобой что-то произойдет и, не дай Бог, ты допустишь это, — она покачала пальцем на меня, — я позабочусь о том, чтобы Кэсси была в порядке. Делай то, что должна.

Мои глаза затуманились. Я не могла пообещать ей, что не умру, но как минимум я знала, что Кэсси будет в любящих руках, если такое все-таки произойдет.

***

Когда я была маленькой, и до того, как эмоциональное насилие папы начало сказываться на маме, мы с ней провели много часов, гуляя по Оушен-Авеню и узким улицам городка Кармел-Бай-Си, заглядывая в витрины магазинов с коттеджными крышами, пряничными карнизами и датскими дверями. Она никогда не покупала ничего кроме ирисок со вкусом морской соли, её любимых. Мы ели на ходу, чтобы ничего не осталось до дома, иначе папа бы узнал, где мы были.

Он ненавидел причудливую роскошь приморской деревни настолько сильно, насколько она любила ее. Она олицетворяля всё, чем он не был. Богатый, светский и красивый. Вместо этого он стал жертвой своего собственного насилия и пренебрежения. Безработным алкоголиком. Он проводил дни, теряя время в своем кресле La-Z-Boy и ночами мучая маму. Он винил её в своих неудачах. Её предвиденье его пьянства породило пьяницу. Знание своей судьбы действовало на его сознание как яд, разрушая его уверенность и амбиции. Но он отказался позволить матери уйти, и его ежедневные угрозы удерживали её подле него.

Я стояла перед витриной «Мастерской океана», глядя через свое отражение на витрину. Нежные работы из пресноводного жемчуга, заключенные в золотую филигрань, украшали подоконник. Я всегда хотела увидеть свои украшения здесь, в этой витрине.

— Однажды, — сказала мама во время одной из наших полуденных прогулок, — твое стекло будет здесь на Оушен-Авеню со всеми ведущими местными мастерами.

— Думаешь, я буду настолько хороша? — В четырнадцать я только начала оборачивать серебряной проволокой стекло.

Её глаза цвета океана мерцали, морщинки в уголках глаз углубились. Зашуршал белый пакетик с конфетами, и она дала мне мятную ириску в розово-белую полоску, обернутую в вощеную бумагу.

— Я видела твои морские стекла в этих витринах. — Она кивнула на бутик, мимо которого мы проходили.

Я подняла свой подбородок на деревянную табличку с золотыми буквами на них, под которой мы проходили. «Мастерская океана».

Теперь я стояла под этой вывеской, разглаживая юбку перед тем, как войти. Колокольчик над моей головой оповестил о моем приходе.