Все реки петляют
Шрифт:
Афанасий Бейтон встретил адмирала-мэм на причале. Одет он был в добротный стрелецкий кафтан коричневого сукна, лишённый украшений — знает, что властительница этого края не привержена украшательству. Тут же почётный караул четырёх родов войск — стрельцы в русских шапках-колпаках с отворотами, казаки в папахах, сермяжники в серых треуголках и речники во всём чёрном.
— Здравы будьте, бойцы! — уставное приветствие.
— Здрав будь, а-дми-рал! — дружный рёв примерно сотни глоток.
— Вольно! Разойдись! Рада видеть тебя в добром здравии, Афанасий Иванович! Посеял ли хлеб, не озоруют ли маньчжуры?
— Рад тебе, Софья Джонатановна. Хлеб посеял, а маньчжурам ещё по снегу поведал, что ходить сюда
— Спасибо, полковник. С удовольствием, — увидев, что телеги с бочками выстроились цепочкой к пирсу, моя реципиентка чисто по-дамски ухватывается за локоток коменданта укрепрайона и следует в его терем оказывать хозяину здешних земель почёт и уважение. Вкусно нас накормили, а вот в застольной беседе ничего примечательного не прозвучало — обычные рядовые заботы военно-хозяйственного образования.
Поселение вокруг укрепления — простые рубленные дома, выстроившиеся линиями — порадовало глаз чёткими противопожарными интервалами и отсыпанными песчано-гравийными улицами. Многочисленные огороды произвели хорошее впечатление обработанностью и первыми несмелыми всходами, а жердевые изгороди системы "тын" поведали о наличии у жителей домашней скотины. В селении не многолюдно — в этом самом густонаселённом районе Приамурья людей по-прежнему мало. Зато детвора радует глаз подвижностью и предприимчивостью. Ни один из них не помер при родах — здесь работает доктор в степени, на мой взгляд, фельдшера, разумеющий и дело повивальное, и прекрасно знающий о маленьких невидимых зверьках. Говорят, он несколько раз вырезал воспалившиеся аппендиксы — просто волшебник, на местном уровне медицины. А ещё — лучший друг шамана из ближнего стойбища. Тот к нему рожениц привозит и, пока длится процесс, сидит неподалеку у костра, постукивая в бубен и мелодично завывая в направлении Большой Медведицы. Поговаривают, будто этот доктор и сам язычник откуда-то с берегов Сухоны, потому что о духовном он не с батюшкой в церкви беседует, а прямиком обращается к силам природы, сверяясь с показаниями барометра и психрометра.
Одним словом чудак, но уважаемый. Софи его ещё по Котласу помнит. Он Герцогине какую-то кашицу в ступке растирал. От мозолей, кажется.
У слияния Шилки и Аргуни встретили пост нерчинцев — крошечную крепостицу с гарнизоном из полутора десятков людей служилых. Выяснили, что граница нынче считается по Аргуни и патрулируется тремя моторными баржами, несущими по одной пушке и по плутонгу десанта. Пока река жидкая — всё хорошо. А вот по льду через неё кто только не шастает. Тунгусы то и дело докладывают о нарушителях. Однако, вникать в проблему Софья не стала — проследовала своим курсом. Шли мы теперь преимущественно под парусом, потому что горючим в этих краях нигде не разжиться до самого волока. В сам Нерчинск тоже заглядывать не стали — пока вода высокая нужно перетащиться в Селенгу. В малых реках верховий иногда переходили на бечеву, упираясь в дно шестами. Хорошо, что принятый с самого начала стандарт мелкосидящих тупоносых корыт позволяет проходить и не в самых удобных фарватерах.
На волоке, который на самом деле брусовка, несколько задержались, поскольку нужно было перекатить все три двенадцатитонки каравана аж на сорок километров лошадьми, которых хватало лишь на одну подобную упряжку. Дальше вниз по течению дело пошло веселее. В Селенге увидели встречный караван, в котором кроме грузов находились и пассажиры. Остановились, побеседовали. Пятеро сермяжников возвращалось на Амур с семьями. Столько же направлялось к новому месту службы слаженной боевой пятёркой. Плюс трое беглых. Вернее — два одиночных беглеца и молодая
За разговором выяснилось, что лодочные дворы работают ещё и на манер аболиционистской подземной железной дороги, которая в годы рабства в Северной Америке переправляла рабов на север, где те становились свободными. Так и у нас нынче эта система сложилась. А платил за проезд новых поселенцев тот хозяин местности, которому они доставались. Понятно, что дальше Албазина они следовали нечасто, а уж до Сомольска не добирался ни один.
Что их ожидало? Казарма, выдача обмундирования, питание в столовой и принудительное обучение грамоте, за которое приходилось трудиться на хозяйственных работах. Выучившиеся счёту и письму и немного разобравшиеся в местных реалиях, люди сами устраивались, как хотели. Крестьянские дети, в основном, садились на землю, обязуясь половину урожая продать по закупочным ценам, с выручки от чего в подать уходила двадцатая часть и подушный сбор. Платы за землю с пахарей не брали. Кроме того те, кто записывался в ополчение, не платил подушного, зато регулярно призывался на военные сборы для обучения и ходил в стражу. От двадцатины они не освобождались
Эта система сложилась не сразу — Софи несколько раз поправляла заведённые ею порядки, пока не добилась более-менее приемлемого варианта. С другой стороны достигнутое положение вряд ли сохранится навсегда — многие жители продолжают обучение в школе, соседствуя зимами с ребятишками, годными им в дети. Находясь на довольствии школ они могут себе это позволить. Тогда летами эти люди начинают ходить по реке, а зимами после уроков заняты на поправлении плавсредств и обустройстве причалов. То есть становятся Софочкиными людишками, везущими шёлк, фарфор, чай и иные товары с Востока в европейскую часть России. Сами-то эти грузы перебрасываются на суда Селенгинско-Байкальского бассейна как раз на том самом волоке-брусовке — баржи таскать через сушу мы предпочитаем по-возможности реже.
Вообще, налаживание успешного функционирования больших людских масс на огромных территориях — дело зубодробительно сложное. До сей поры властители предпочитали унифицировать народ за счёт единой религии. Но время мелких курфюшеств уходит в прошлое, а пример Чингисхана, который не занимаясь подобной унификацией, создал самую большую империю в нашей истории, подсказывает — религиозный вариант себя изжил. Люди могут верить во что угодно, но лучше, когда они знают. Знают, чего хотят и как этого добиться.
Байкал был спокоен, так что до Иркутска мы добрались быстро и без проблем. Визит вежливости к воеводе, заправка на лодочном дворе и снова в дорогу. Двор этот ближайший к нашему Хабаровскому устроен по привычной схеме — огромные навесы для леса, рядок казарм, столовая и пара цехов — кузнечный и плотницкий. Питаться Софи предпочитает с народом. Так и качество пищи проверяется объективно, и настроение работников как на ладони, и реальные проблемы никакие самые искусные докладчики не смогут вывернуть нужным им образом — моя реципиентка не любит недостоверных сведений.
Очень яркой иллюстрацией к данному положению явились доклады Пекинской резидентуры. Выяснилось, что после разгрома маньчжурского войска на Аргуни, не всех китайских мандаринов удалось переловить нашим доблестным казакам — кое-кто ушёл и, разумеется, явился с докладом ко дворцу богдыхана. Так вот — в неуспешности похода оказалась виновата взбесившаяся Река Чёрного Дракона, от которой лучше держаться подальше. В результате наши патрульные и дозорные встречали, преимущественно, разведывательные отряды, посланные по воле центральной власти, или шайки местных инициативных маньчжур, интересующихся поживой. Сколь-нибудь крупных сил Поднебесная против нас не направляла. А мы, тем временем, заметно укрепились… Э-э… Так про поездку.