Все там будем
Шрифт:
– Олимп…
– Место для богов и избранных! Причем благочестивое поведение при жизни посмертное место на Олимпе древнему греку вовсе не гарантировало!
– Интересно…
– Таким образом, Италия это не рай и не ад для местных крестьян. Это просто сказочная земля, где по рекам текут медовые островки, покачиваясь на волнах молока, а над всем этим свисают утесы из брынзы. Забавно.
– Немножко да…
Октавиан подбросил хвороста в костер, и, отвернувшись, спросил трещавшие в ночи редкие искры:
– Могу я задать тебе очень личный вопрос?
– Задавай, - тихо ответила девушка.
– Если личный…
Октавиан
– Скажи, почему ты мучаешь меня? Я ведь без ума от тебя, жить не могу, спать не могу, дышать. Ничего не прошу, скажи только, что я тебе просто по нраву. Мне и этого будет довольно, я с этим всю жизнь проживу, как с перчаткой Прекрасной Дамы…
Елена молчала, и молодой филолог понял, что фишка, на которую он все поставил, оказалась проигрышной. Порыв его, казавшийся Октавиану смелым и отчаянно трогательным, девушку лишь напугал и отвратил. Что ж, подумал студент, ждать еще несколько лет все равно бы не смог… не решаясь повернуться к Елене, чтобы не сгореть под ее насмешливым взглядом, он потер руки, и с нарочитым весельем выдохнул:
– Ну, что ж, пора по палаткам, а то упустим завтра целый сборник сказок.
Девушка промолчала, а потом тихо сказала:
– Ахрррр-а-ххр…
Октавиан, не веря себя, развернулся. Елена и вправду спала, похрапывая. Дрожащими от обиды пальцами парень застегнул ворот рубахи, и ушел к себе в палатку. Елена полежала еще минут двадцать для надежности. Единственный эффективный способ уйти от разговора, знала она, это - уйти от разговора. Девушка тихонько приоткрыла глаз, и на всякий случай, еще раз сказала:
– Ахрррр-а-ххр.
ххх
– Запоминай, сынок, что люди говорят про Италию, - диктовал крестьянин полюбившемуся ему Октавиану, который очень уж смахивал на внука старика.
– Жила как-то в наших краях молодая и красивая девушка по имени ПерсИка.
– Персик?
– уточнил студент.
– Персика, - укоризненно поправил дед, - это же она, а не он. Записал? Ну, слушай дальше. Жила она себе, не тужила, потому что мать у нее и отец были из состоятельных. В смысле, из красной голытьбы, которой Советская власть дала все. Поэтому они были в руководстве колхоза, и дочь их за шестнадцать лет пальца о палец не ударила, а воду в дом если и носила, то в волосах поутру росу…
– О!
– оценил выверт дедовской речи Октавиан.
– Еще раз, чтобы записать точно.
– А воду в дом если и носила, то в волосах поутру росу, - с удовольствием повторил дед, вычитавший это выражение в литературном журнале "Кодру", подшивка которого за 1967 год валялась у него в чулане.
– А фамилия ее была Цереску.
– Как-как?
– не поверил своему счастью студент.
– Церера?
– Какая такая Церара?
– рассердился дед.
– Цереску она была! Понял?
– Так точно, - затараторил студент, - простите, записываю.
– И, значит, - повествовал крестьянин, - когда Советы ушли, стало село жить бедно, и потянулись постепенно люди в Италию. Почти половина села уехала! Собралась было в Италию и наша Персика, да мать, старшая Цереску, ее не пустила.
– Боялась?
– А как же! Из Италии ить из этой никто еще не возвращался.
Посопев, дед с гордостью подумал, что "бочка с вином невеста" его собственное изобретение. Студент, затаив дыхание, глядел на крестьянина. Октавиан думал, что тот размышляет о Персике Цереску.
– И вот, как-то раз, приехал в наши края представитель агентства туристического, - продолжил крестьянин, которое вывозит наших людей в Италию. По-моему, фирма эта до сих пор работает. А фамилия этого господина была Плутонеску.
– Плутон!
– хлопнул себя по ноге Октавиан.
– Совершеннейший Плутон!
– Плутонеску, - сердито поправил крестьянин, - ты слушать-то будешь? А раз так, слушай. Ну, этот товарищ посмотрел на Персику Цереску и влюбился в нее по самое не могу. И стал родителям ее предлагать - отпустите, мол, дочь со мной в Италию, я ее туда горничной устрою, будет по тыще евро в месяц получать!
– Ого, - грустно сказал Октавиан, вспомнив Елену и свою повышенную стипендию в 70 леев [11] .
– Неплохо…
– И он, понимаешь, так сладко вел свои речи, - не обращал внимания на собеседника дед, которого понесло, - что мать девушки почти было согласилась на эти уговоры! Но отец-то оказался против! И не пустил Персику в Италию.
– Все?
– спросил Октавиан.
– Закончена история?
– Нет, конечно, - махнул рукой дед, - куда уж. Плутонеску-то этот взял, да и подбил Персику сбежать с собой из отчего дома. Она, конечно, за ним…
11
6 долларов США - прим. авт.
Октавиан, уже выстроивший в уме свою блестящую теорию, за которую ему судьба должна была вручить Нобелевскую премию и руку Елены Сырбу, встал и потянулся. Он ликовал.
– Сказать вам, дедушка, что дальше-то было в этом мифе?
– спросил он, торжествуя.
– В каком мифе?
– не понял дед.
– Это все чистая правда как есть.
– А, ну, да, ну да, - покивал Октавиан, - но все-таки, рассказать?
– Ну?
– удивился дед.
– Если знаешь, чего записывал? Если слышал-то…
– Не слышал, - пояснил Октавиан, - но знаю. Цереску эта ваша, которую Персика звали, из дому сбежала с Плутонеску, так? Ехали они в Италию долго, преодолевая множество препятствий, и все это время за ними гнались родители девушки. Так?
Дед широко раскрыл глаза, и глядел на парня с изумлением. Тот, довольный эффектом, продолжал.
– И вот, когда родители Персики уже видели беглеца с беглянкой, и вот - вот собирались схватить дочь за подол платья, Плутонеску с Персикой пересекли символическую черте ада, - пардон, назовем ее государственной границей Италии, - и стали для родителей недосягаемы. Так? Мать, погоревав, обратилась к высшему божеству, то есть, простите, дедушка, в консульство Италии в Бухаресте с требованием вернуть дочь. А та-то в Италии замуж вышла за старика, которому дом убирала, и возвращаться не хотела! Ну, те, в консульстве, подумали, да и порешили сделать так, чтобы всех удовлетворить…