Все застрелены. Крутая разборка. А доктор мертв
Шрифт:
— Не ударил ли ты его слишком сильно? — спросил один голос. — Если ты его убил…
— Я не убиваю, если мне за это не платят, — ответил другой голос. — Что ты ожидал, я буду, черт возьми, снимать показания газового счетчика? Какого дьявола здесь делает этот человек? — Ни тот, ни другой голос я никогда прежде не слышал. Он раздраженно продолжал: — Предполагалось, что здесь только девушка и собака. Присматривай за собакой, пока я осмотрю квартиру, и за этим типом тоже, в случае, если он начнет…
Третий голос позвал:
— Мэт, малыш, кто это?
Мне надо было что-то предпринять, и во второй раз за этот
— Мэт, я… — Интонация ее голоса изменилась. — Кто вы, черт возьми? Что вы здесь делаете?
Затем дверь захлопнулась снова. Послышался звук быстрых шагов через комнату и удар плечом, открывшим дверь, прежде чем она успела ее запереть. Из другой комнаты донесся звук борьбы, и мужской голос позвал:
— Лу, Бога ради, забери у этой проклятой маленькой дикой кошки револьвер, прежде чем она… Ой! Сука!
Раздался звук удара и вопль боли. Второй мужчина отправился помогать, а я остался один, но не совсем. Кто-то новый появился в комнате. Это напоминало один из тех ночных кошмаров, которые бывают в детстве, когда что-то большое и темное, находящееся в углу, увеличивается в размерах, распространяется по всей комнате, и вы чувствуете, что если это когда-нибудь к вам прикоснется, то вы умрете. Оно было здесь, сначала двигалось нерешительно, а затем бросилось в другую комнату. Мне захотелось закричать, предупредить их! В конце концов, как бы они ни были виноваты, они, также как и я, были людьми. Но я не смог произнести ни звука.
Оно бесшумно пронеслось в направлении двери в спальню, и вслед за тем начался настоящий кошмар, сопровождаемый ужасными звуками, и крошка была там, и я должен был прийти ей на помощь, я попытался это сделать, упал с дивана и потерял сознание.
— Мэт! Мэт, очнись, пожалуйста!
Я вернулся откуда-то издалека и открыл глаза. Ее изображение двоилось у меня в глазах. Два изображения слились в одно, и я увидел такое, что вам никогда не приходилось видеть. Полагаю, что она выглядела так, словно красила дом, только это была не краска. Это заставило меня сесть, хотя голова раскапывалась от боли.
— Мойра, — тихо сказал я. — Крошка…
Она произнесла:
— О, ради Бога, не смотри на меня такими глазами! Это всего-навсего немного крови. Это… это не моя. Со мной все в порядке.
Я оглядел ее и убедился, что с ней, действительно, все было в порядке, даже если она и выглядела так, словно приготовилась выйти на тропу войны. Комната поплыла у меня перед глазами. Она подхватила меня, когда я пошатнулся, хотя я и сидел.
— Пожалуйста, малыш! — сказала она. — Пожалуйста, попытайся!
— Что попытаться?
— Ты должен пойти! Он там. Он… — Ее голос сорвался. — Ему больно. Ему так ужасно больно! Ты должен пойти и посмотреть, можешь ли… можешь ли ты что-нибудь сделать. Пожалуйста, малыш, попытайся, пожалуйста, подняться!
Я попытался встать. Мне удалось это сделать. Она помогла мне пересечь комнату до двери в спальню. Вслед за тем моя голова совершенно внезапно прояснилась. Больше я даже не чувствовал головной боли или если и чувствовал, то она перестала иметь для меня значение.
Тот
Должен признаться, что я не специалист по искромсанным трупам. Мы вели тайную войну, при которой не часто приходится видеть ужасные результаты от взрыва бомб или бризантных артиллерийских снарядов. Зрелище было более ужасным, чем мне когда-либо приходилось видеть, и мне потребовалась пара мгновений, чтобы мой пищеварительный тракт опять пришел в норму. Крошка не обращала внимания на ужасную картину разорванных тел, лежащих на полу.
— Сюда, — сказала она. — Быстрее!
Я обошел вокруг кровати к тому месту, где, вытянувшись на боку, лежал большой пес. Несомненно, он тоже был в ужасном состоянии; нельзя было дотронуться до вен и артерий без того, чтобы не испачкаться кровью. Тем не менее она протирала его голову. Вероятно, именно потому, что она за ним ухаживала, она не обращала внимания ни на что другое. Когда мы вошли, он попытался приподнять голову. Кончик его длинного хвоста пришел в движение. Я видел разные выкрутасы, которые он им проделывал, но впервые этот дурацкий обезьяний хвост вилял, как у настоящего пса. Он считал, что поступил очень хорошо. Он не спускал с нас глаз, ведь если ты пес, то никогда не можешь быть уверен, что эти странные люди одобрят твой поступок.
Мойра встала на колени и положила узкую серую морду себе на колени. Пасть открылась, и я смог увидеть и впервые реально оценить… эту длинную, грозную своей эффективностью пасть и эти большие белые зубы, способные убить леопарда. Пес начал лизать руку Мойры. Я стоял, ничего не предпринимая. Не представляю, как можно извиниться перед псом?
— Легче, Шейх, легче, — сказала Мойра. Она жалобно подняла на меня глаза: — Что ты скажешь?
Я наклонился и оглядел его сверху. Он получил по меньшей мере три пули: одну издали в спину, которая прошила его насквозь, предположительно, когда он занимался первым мужчиной, другая прошла через грудную клетку по диагонали, а третья ударила в грудную клетку в упор, оставив на шерсти следы от ожога порохом, когда он бросился на второго мужчину, прямо на дуло револьвера.
— Что ты скажешь? — прошептала Мойра. — Можем ли мы что-нибудь для него сделать?
Не было никакого смысла пытаться ее обмануть.
— Только одно, — сказал я. — Тебе лучше выйти в другую комнату.
Ее глаза возмущенно расширились, она заговорила:
— Уйти… ты считаешь, что я его покину? За кого ты меня принимаешь? — Она опустила глаза вниз и нежно погладила голову пса с длинными опущенными ушами, как у большинства охотничьих собак. Он не сводил глаз с ее лица. Она заговорила снова, не поднимая головы: — Делай, будь ты проклят! Что ты ждешь? Быстрее, прежде чем он пошевелится и сделает себе еще больнее!