Все женщины — химеры
Шрифт:
— Дурное дело, — ответил я с достоинством, — не хитрое. А война — дело дурное. Я же мудрец, разве по мне не видно?..
— Нет, — ответил он. — Что-то совсем не видно.
— А так? — спросил я. — Если в профиль?.. Или анфас?.. Ладно, а на коне?
— На коне любой дурак смотрится, — возразил он. — Что делать будем? Мне пока ничего в голову не лезет, кроме как погибнуть красиво.
Я изумился:
— Это ты-то хочешь погибнуть красиво?
Он поморщился.
— Я хочу жить красиво. Но если другого
— Пусть отдыхает, — сказал я. — Он человек не военный. Мне тоже как-то ничего умного в голову не прет. Разве что попробовать их обмануть? Вдруг получится?.. Такой человек простодушный и доверчивый, как я, и других считает доверчивыми… В общем, устрою диверсию со стороны ворот, а вы оба спуститесь из окна на ту сторону.
Он охнул:
— Из окна?.. Там решетки!
— Ах да, — сказал я. — Тогда с крыши.
— С ума сошел? Это еще выше!.. А там внизу вообще… как? Там же пропасть!
— У той пропасти есть дно, — сообщил я. — И называется оно плато. Или равнина, не помню. Мне кажется, если нет других вариантов…
Он спросил с надеждой:
— А взять и всех перебить каким-нибудь колдовством? Или стать невидимыми и улетать?
— Скажи как, — предложил я, — сразу принимаю!.. Можешь нести меня по воздуху вниз головой, разрешаю.
— Я думал, ты понесешь, — возразил он. — Нежно.
— Удирать нужно быстро и прямо сейчас, — напомнил я. — Я там пошумлю, я вы пока красиво так это спуститесь… Гордо и красиво. Можете даже величественно, не возбраняется. Все равно в темноте никто не увидит.
Он зябко передернул плечами.
— Удирать гордо и красиво? Так не бывает.
— Вы покажете, — сказал я, — что бывает!.. Выскользнуть из кольца врагов, оставив их дураками, это не меньший подвиг, чем погибнуть гордо и красиво. Как-нибудь расскажу тебе про Одиссея, этот герой не уступал по силе и отваге Ахиллесу и совершил немало воинских подвигов, но прославляем его именно за воинские хитрости! Потому что красиво погибнуть может каждый, почти каждый, а вот одурачить противника…
Он смотрел на меня в сомнении.
— Ты какой-то совсем старый, Юджин.
Я пугливо пощупал себя за лицо.
— Правда? Вдруг постарел?
— Не на морду, — ответил он сердито. — На морду ты еще мальчик, но рассуждаешь как-то противно.
— Главное, — сказал я наставительно, — победа. Победа важнее, чем красивая гибель!
— Да ну, — ответил он с сарказмом. — Даже если получена ударом в спину? Или ниже пояса?
Я промолчал насчет истины, что историю пишет победитель, а тот никогда не скажет в мемуарах, что победил ударом в спину. Фицрой старается быть честным даже с собой, я сказал ему торопливо:
— У меня есть ответ, Фицрой!
— Давай.
— Слишком развернутый, —
Он в недоверии смотрел на тонкий шнур, едва ли толще лески для рыбной ловли, который я потянул за крохотный крючок из круглой коробочки размером с монету.
— Шутишь?
— Ага, — сказал я злорадно, — испугался?.. Подложи этот ремень, чтобы не перерезало пополам, а то голова упадет на одну сторону, а жопа на другую. Ты первый, но если боишься, то сперва спустим Рундельштотта…
Он сказал зло:
— Хорошо-хорошо!.. Но когда разобьюсь, буду к тебе приходить каждую ночь и душить…
— Буди Рундельштотта, — сказал я, — и пойдем на крышу.
Он охнул:
— На крышу? Ты не шутишь? Чтобы падать так уж падать?
— Зато какой вид откроется, — сказал я. — Не пожалеешь!.. Пока будешь падать, столько увидишь!.. А вдруг еще и летать научишься?
Он отмахнулся и ушел будить Рундельштотта, я заспешил на крышу замка. Там удобная площадка с каменным бордюром, я вытащил из кармана коробочку с альпинистским карабином, там чуточку вздрогнуло под пальцем, а головка веревки, что для меня все равно не веревка, а леска для рыбной ловли, выстрелила в стороны тремя штырьками.
Я осторожно касался сенсорной метки, штырьки послушно выдвигались дальше и дальше, пока я сам не решил, что уже с запасом. За спиной послышались шаги, Фицрой привел, поддерживая, задыхающегося Рундельштотта, придержал его за плечи.
— Ну?
— Готово, — сказал я бодро.
Рундельштотт увидел, как я закрепляю на зубец башни крюк, разом все понял, заявил сварливо:
— Нет таких веревок, что выдержит наш вес. Вообще на такой высоте… веревка оборвется под собственным весом!
Я сказал Фицрою:
— Видишь, что значит быть великим ученым! Он даже не помнит, что и это валялось в его лаборатории в углу среди прочего хлама. Нить Ариадны, которой какого-то волчару связывали.
Фицрой с великим уважением посмотрел на Рундельштотта.
— В ученые пойти, что ли…
Рундельштотт фыркнул:
— Что, и это было в моей лаборатории?
— Точно, — заверил я, — только вы уже вышли из того возраста, чтобы забираться к женщинам по стене в спальни, потому и забыли. Давно забыли, уж простите…
Фицрой дал закрепить вокруг пояса такую странную веревку, вздохнул.
— Учти, — предупредил он загробным голосом, — сегодня же приду тебя душить!
— Когда веревка оборвется, — ответил я, — не забудь посмотреть налево… Изумительнейший вид!
— Душить буду всю ночь, — сказал он. — Долго и больно!
Я дождался, когда он перелез на ту сторону ограды и завис над пропастью, Рундельштотт озабоченно качал головой, а я нажал на кнопку, и рулетка под весом Фицроя пошла стремительно разматываться.