Всеблагое электричество
Шрифт:
Я откинул руку, прекрасно понимая, что это лишь повод стравить нас с поэтом.
— Нет? — хрипло рассмеялась Елизавета-Мария, отстранилась от меня и презрительно выдала: — Слабак!
Пропустив оскорбление мимо ушей, я поднялся с пола и в изнеможении повалился на кровать, а когда суккуб направилась на выход, спросил:
— Так, говоришь, ты не использовала чары?
— Нет, — ответила девушка, распахнула дверь и только тогда уловила в моих словах некий скрытый смысл. — Хочешь поведать Альберту о моей истинной сущности? —
— Ты упускаешь из виду одну немаловажную вещь.
— И какую же?
Я постучал пальцем по виску.
— Елизавета-Мария — вся в моей голове. Вся! До последнего волоска!
Девушка мрачно уставилась на меня, потом тряхнула головой и заявила:
— Ты не способен изменить мою внешность! Это не в твоих силах!
— Не способен, — подтвердил я, заваливаясь на спину. — Твой образ слишком ярок. Иногда мне даже кажется, что мы знакомы с тобой долгие годы. Будто знаю тебя всю свою жизнь.
— К чему ты ведешь, Лео? — насторожилась Елизавета-Мария.
— Людям свойственно меняться со временем, — ответил я, закрывая глаза. — Твое тело смертно. Каким оно будет через два десятилетия?
— Нет!
Я поднялся и посмотрел на девушку.
— Я знаю тебя долгие годы. Долгие-долгие годы…
— Нет! — выкрикнула Елизавета-Мария и бросилась на меня, но теперь уже ее скрутил приступ лютой боли, теперь ее мышцы завязало узлом, ее тело передернула нестерпимая судорога.
Я дождался, пока она придет в себя, потом безжалостно улыбнулся:
— Если мне не изменяет память, Альберт никогда не проявлял интереса к дамам бальзаковского возраста.
— Нет! — вновь выдохнула девушка, разглаживая пальцами потерявшую былую упругость щеку, но покрытая сеткой тоненьких морщин кожа пожухла окончательно и бесповоротно. — Нет! — крикнула Елизавета-Мария и бросилась вон, а миг спустя раздался грохот, с которым захлопнулась дверь ее спальни.
Я только плечами пожал. Мое воображение обошлось с Елизаветой-Марией достаточно милосердно, теперь она выглядела зрелой дамой, разменявшей четвертый десяток лет, но для девушки это оказалось сокрушительным ударом.
А уж каким шоком это станет для Альберта!
На миг мне даже стало немного жаль своего незадачливого приятеля, но очередной разрыв он переживет, поэту к расставаниям с наскучившими подружками не привыкать.
Я с обреченным вздохом ухватил старика за ноги и вытащил его из комнаты. На лестнице затылок мертвеца с неприятным стуком пересчитал все ступеньки, но меня это уже не задевало, слишком устал. Оставив покойника у люка в подвал, я отыскал наводившего в доме порядок Теодора и велел дворецкому спустить тело на ледник.
Особняк понемногу превращался в кладбище.
Ужинать я не стал. Бойня полностью отбила аппетит, а тяжелый трупный дух и вовсе вызывал откровенную тошноту.
К счастью, на третьем этаже запах мертвечины был не столь
Сиятельного звали Уильям Мэтью. Имя было мне незнакомо, но фраза «судья в отставке» ясно давала понять, что без последствий исчезновение столь важной персоны не обойдется. Его будут искать не только соучастники-сиятельные, но и родные.
«Надо избавиться от тела!» — решил я, перекладывая деньги покойника в собственное портмоне. Фотокарточку с двумя близнецами — мальчиком и девочкой в современной одежде — вернул на место, затем протер отпечатки пальцев и кинул бумажник на сброшенный на пол пиджак.
В душе не ворохнулось ровным счетом ничего. Это не я убил старика; его прикончило прошлое. Долгие годы он жил, опасаясь разоблачения, но умер бы своей смертью в окружении родных и близких, если бы не вознамерился перехитрить судьбу.
Участь сиятельного мало беспокоила меня; куда сильнее жгли душу мысли о десяти миллионах франков швейцарского депозита. Обладать столь грандиозным состоянием и не иметь возможности воспользоваться им — это ли не величайшая пытка, которую можно вообразить для честолюбивого человека?
Я выругался, погасил газовые рожки и лег спать в прескверном расположении духа.
Наутро настроение не улучшилось. Я долго лежал в постели, вслушиваясь в шорохи пустого особняка, потом дотянулся до прикроватной тумбочки и посмотрел на хронометр.
Без четверти десять.
Давно было пора вставать, но при воспоминании о вчерашних событиях захотелось накрыться одеялом с головой и затаиться в надежде, что невзгоды пройдут стороной.
Пустое! Не стоило уподобляться карикатурному страусу с засунутой в песок головой. Если не возьму себя в руки и не разберусь с навалившимися заботами прямо сейчас, лавина неприятностей погребет под собой и утянет на самое дно, так глубоко, как только сможет. Прямиком в преисподнюю.
И первым делом требовалось избавиться от тела сиятельного. Пропажа отставного судьи — не то событие, которое останется незамеченным, а полиция при желании сумеет проникнуть даже в карантинный особняк. Хватит одного анонимного послания. И не приходилось сомневаться в том, что оно вскоре последует: соучастники старика точно знали, куда именно направлялся тот перед исчезновением.
Но если тело всплывет в одном из каналов без следов насильственной смерти, расследования как такого не будет. Непогода, пожилой человек, сердечный приступ. Бывает. А значит, следовало незамедлительно забрать оставленный у Александра Дьяка броневик и вывезти покойника в город.