Всеблагое электричество
Шрифт:
— Трагедия, драть…
3
Договориться о присмотре за самоходной коляской с племянником владелицы «Прелестной вакханки» — варьете, где одно время снимал апартаменты Альберт Брандт, — получилось без всякого труда. Уверен, даже не посули я парнишке за беспокойство пять франков, тот по собственной инициативе забрался бы в кабину, стоило только нам скрыться из виду, да так и просидел бы все это время за рулем.
Сложности возникли там, где не ждал. Загнав коляску на тихую набережную узенького канала, Елизавета-Мария
— Какого дьявола ты творишь?! — возмутился я. — Как ты собираешься ходить с ней по улицам? На тебя и так все глазеют, не хватало еще только, чтобы постовые прицепились!
— Ты хочешь, чтобы я тебе помогла, или нет? — последовал холодный ответ.
— Я хочу добраться до места без перестрелок с полицией!
Суккуб шумно вздохнула, но спорить не стала и спрятала саблю обратно.
— Сам будешь виноват, если что-то пойдет не так.
— Уверен, ты справишься! — парировал я и узкими улочками Греческого квартала повел Елизавету-Марию к месту встречи со старшим инспектором.
В любой другой день поглазеть на эмансипированную фифу в брюках и кожаной куртке сбежались бы все окрестные пацаны, но сейчас район словно вымер. Большинство лавок не работало, ставни были закрыты, двери заперты. Не спешили на рынок в сопровождении малых детей матроны, не сидели на приставленных к стенам домов стульях старики. А те немногочисленные горожане, что попадались навстречу, обычно ускоряли шаг и переходили на другую сторону дороги.
В Новый Вавилон пришел страх. Я чувствовал его столь же явственно, как привкус брошенных в кувшин с лимонадом листьев мяты.
— Не собираешься надеть очки? — спросила вдруг Елизавета-Мария. — От тебя люди шарахаются!
— Брось! — отмахнулся я.
Тогда суккуб вынула пудреницу, раскрыла ее и дала посмотреться в круглое зеркальце. Я взглянул на собственное отражение и озадаченно присвистнул: былая прозрачность глаз сменилась явственным свечением, словно в голове у меня горела электрическая лампа в двадцать или даже сорок свечей.
Но как такое могло произойти? Неужели страх за Лилиану стал тем катализатором, что возродил к жизни мой ослабленный электротерапией талант?
Не став ломать над этим голову, я без промедления достал из кармана темные очки, одно из стекол которых прочертила длинная трещина, и нацепил их на нос.
— Так лучше?
— Вид у тебя… — поморщилась Елизавета-Мария, но сразу махнула рукой. — Впрочем, сойдет!
И в самом деле, к этому времени Греческий квартал уже остался позади, и на глаза то и дело попадались заколоченные досками окна и выломанные двери домов. Хватало и сгоревших остовов некогда солидных и ухоженных особняков, а вдалеке над крышами домов и вовсе маячила стрела стенобойной машины. Не иначе кто-то из ушлых дельцов решил скупить часть пришедшего в запустение района и застроить ее доходными домами. Здесь даже поставили временные столбы с воздушной линией телефонной связи, но тот дом, где я некогда отыскал изводившую Альберта музу, за прошедшее время, казалось, нисколько не изменился.
Я остановился на соседнем перекрестке, а Елизавета-Мария ловко
Вскоре она вернулась и окликнула из-за меня забора.
— Да? — отозвался я.
— Двое на первом этаже. Курят, — сообщила суккуб. — Возможно, кто-то есть в подвале, но не уверена. Дом… странный. Я почти ничего не почувствовала.
Я посмотрел на часы — была половина третьего. Решив не тянуть время попусту, я расстегнул кобуру с пистолетом и спросил:
— Сможешь прикрыть?
— Дай мне пять минут. Заберусь с соседней крыши на чердак, оттуда спущусь в дом.
— Только не шуми. Ничего не предпринимай, пока я не позову.
— Надеюсь, на входе тебе не перережут горло, — усмехнулась Елизавета-Мария и скрылась из виду.
Я выждал оговоренное время и зашагал к заброшенному особняку, уже нисколько не скрываясь, посередине дороги. В животе словно смерзся ледяной комок, и оставалось лишь подбадривать себя поддержкой суккуба. Елизавета-Мария кровно заинтересована в моем благополучии, она всех голыми руками порвет, только бы заполучить обещанную ей толику силы. И все же было страшно. Очень страшно.
Но я шел вперед. Просто не оставалось ничего иного.
Как бы глупо это ни было, мне требовалось вызволить Лилиану буквально позарез, во что бы то ни стало. Я обязан был позаботиться о подруге! Иначе…
Даже думать не хотелось о том, что случится иначе.
Ужас бился внутри меня, но не вгонял в ступор, а, напротив, подталкивал в спину и нашептывал на ухо: «Убей, убей, убей!» Мало кто отдает себе отчет, но страх далеко не всегда заставляет человека отступить, зачастую страх толкает человека на столь безумные поступки, что потом, стоя с ножом в руке посреди залитой кровью комнаты, он и сам не понимает, как его угораздило сорваться и угодить в такой переплет.
Что дело кончится кровью, я нисколько не сомневался. Желай Бастиан Моран добиться моей явки с повинной, заставил бы прийти в Ньютон-Маркт. Но нет же, назначил встречу у черта на куличках. И явно неспроста…
Когда я через распахнутую калитку прошел во двор заброшенного особняка, нервы были напряжены до предела. Тронь — не зазвенят даже, а палец до крови порежут.
И потому, когда из дома выступил подтянутый парень в неброском сером костюме и фетровой шляпе, рука лишь каким-то чудом не рванула из кобуры «Штейр-Хан» сама собой.
Уж не знаю, что помогло не натворить глупостей: удивительное для столь нетривиальной ситуации спокойствие подручного старшего инспектора или четырехствольная лупара в руках его напарника, крепкого дядьки средних лет.
— Оружие! — указал молодой парень на рассохшийся деревянный стол, вероятно вытащенный во двор специально для этого.
Я попытался с помощью своего возродившегося таланта уловить хоть какие-то отголоски страха, но нисколько в этом не преуспел. Подчиненные Морана оказались совершенно спокойны, будто находились при исполнении служебных обязанностей, и это обстоятельство изрядно удивило своей неправильностью. Но выложить на стол сначала «Штейр-Хан», а затем и «Цербер» удивление не помешало.