Всегда бывает первый раз (сборник)
Шрифт:
Сейчас удача благоволила. Проводник уже попросил провожающих выйти, а соседей у Елены так и не появилось. Она даже рискнула: взяла со своей уже застеленной полки книгу, робко переложила ее на столик и присела на край вагонной полки.
В коридоре раздался треск, грохот, какое-то шипение, затем крик, и дверь в купе с шумом распахнулась. На пороге стояла… нет, женщиной это существо Елена назвать не могла. Это была самая настоящая бабища с ростом модели и весом в полтора центнера. Потрепанное серое пальто с воротником из облезлого кролика оказалось расстегнуто. Из-под него выглядывал непонятный цветастый балохон, а под
– Маша.
Елена осторожно дотронулась до пальцев-сосисок и назвала свое имя.
Маша обвела купе маленькими, но шустрыми глазками и спросила:
– А ты тут одна, что ли?
– Пока да.
– Вона, – расстроилась попутчица, – так пропадет же.
– Что пропадет? – не поняла Елена.
Маша посмотрела на нее неодобрительно и, записав соседку в непроходимые идиотки, объяснила:
– Харчи.
Она втянула за собой необъятную клетчатую клеенчатую сумку и, так и не раздевшись, принялась доставать оттуда и раскладывать на столе угощение. Появление каждого кулька Маша предваряла торжественным объявлением:
– Колбаска свиная домашняя, с жирком и перчиком, окорочок с дымком, индюшка в специях, огурчики бочковые соленые, помидорчики маринованные, картошечка отварная с укропом, курочка копченая, тефтельки телячьи, ну и медок на десерт липовый, пахучий.
– Вы до Владивостока? – не удержалась Елена.
Соседка выпрямилась, нахмурилась и, не поняв издевки, забеспокоилась:
– Это до Владика, что ли, состав? Ой, что ж теперь делать-то! Ой, горе-то какое!
– Нет-нет, – Елена поспешила успокоить Машу. – Это я просто, просто…
– Шутишь, значит? – Маша прищурилась и подбоченилась, а Елена втянула голову в плечи. Но напряженное лицо соседки неожиданно разгладилось и снова озарилось золотозубой улыбкой. – Это хорошо, что шутишь. Я веселых люблю. Я сама знаешь какая веселая! Ща мы с тобой наливочки хряпнем, – на столе появилась литровая бутылка с содержимым грязно-свекольного цвета, – и споем. Слышь, командир, – Маша высунулась в коридор, – стаканы подгони, да поживей, а то жажда мучит. А меня когда жажда мучит, – она снова повернулась к соседке, – я сердитая. – И, сверкнув коронками в третий раз, снова улыбнулась. – Сливовая, – кивнула она на бутылку, – ты как, уважаешь?
– Не слишком. Предпочитаю коньяк. – К коньяку Елена особой симпатии тоже не питала. Ей просто хотелось избавиться от панибратства соседки. К тому же она чувствовала, что, несмотря на выпитую таблетку, молоточки в голове начинают постукивать все сильнее. Елена по опыту знала: чтобы предотвратить худший сценарий, необходимо срочно принять горизонтальное положение, накрыться одеялом и послушать драгоценную
Но вместо тишины купе наполняла Машина трескотня. Попутчица нисколько не обиделась и продолжала говорить о своем:
– Нет, коньяк – это дорого. На него рублей не напасешься. А тут свое, родное: посаженное, выращенное, сорванное, выжатое, сахарком разбавленное, спиртиком приправленное, душу успокаивающее – красота! – И, опять громыхнув дверью, она заорала: – Стаканы принеси, господин хороший, не томи душу! Фу, ну и жарища тут. – Маша наконец скинула с себя пальто и, недолго думая, закинула его бесформенным кулем на верхнюю полку. Через минуту туда же полетели стоптанные сапоги, а ноги в штопаных колготах женщина вытянула через проход и разместила рядом с Еленой, едва не касаясь ее уродливыми наростами мозолей. – Хорошо! – шумно выдохнула Маша и прикрыла глаза, через секунду встрепенулась, спросила:
– Ты где сходишь?
«Отвечать или учить новую знакомую вежливости? Объяснять, что «тыкать» неприлично? Зачем? Только воздух сотрясать. Горбатого, как говорится…»
– В Томилине.
Маша удовлетворенно кивнула.
– Значит, съедим достаточно. А что останется, с собой заберешь. У меня-то этого добра не пересчитать, а ты – городская, голодная, сразу видно.
– Это почему? – заинтересовалась Елена.
– Да потому что твой коньяк лимоном закусывают, а на одном лимоне сильно не разжиреешь, – охотно пояснила Маша, и Елена сама не заметила, как расхохоталась легко и беззаботно. – Ты посмейся, посмейся, – благосклонно разрешила соседка. – Унывать нельзя. Уныние – грех.
– Чревоугодие тоже, – откликнулась Елена, тут же заливаясь очередным приступом безудержного хохота.
– Чрево… что? А-а-а… это ты про пожрать, что ли? Да какое тут угодие? Это так, на один зубок. Что тут греховного-то? Всего по чуть-чуть, да и до поста еще далеко. Хотя, знаешь, – она перешла на шепот, – я не пощусь. С моей жопой на одной траве можно копыта откинуть. А ты чего ржешь-то? Кончай ржать! Давай выпьем! Нет, ну ты подумай, так и не принес стаканы. За кого он нас принимает, если думает, что мы будем без стаканов тяпать?!
Дверь снова распахнулась, и возмущенная Маша нос к носу столкнулась с нерадивым проводником.
– Наконец-то, – хмуро заметила она и, смерив его строгим взглядом, недовольно выговорила: – Опаздываете, товарищ, непорядок.
– Вас таких много, а я один, – огрызнулся проводник, с грохотом опуская стаканы на столик, и маленькие Машины глазки зажглись недобрым огнем. Она сложила руки на мощной груди, перегородила выход из купе и спросила тоном, не предвещающим ничего хорошего:
– Это где ты видел много таких, как я, интересно знать?
– В Караганде, – откликнулся мужчина, не желающий идти на попятный, но голос его уже немного дрогнул.
– Ага, – удовлетворенно кивнула Маша, – значит, в поезде таких больше нет?
– Да я почем знаю?!
– А не знаешь, так молчи, ясно? А не то я рассержусь, и тогда…
– Что? – спросил проводник, уже упираясь в столик и явно желая провалиться сквозь землю.
Маша подошла вплотную, чиркнув своей мощной грудью его мундир, и чарующим голосом томно пообещала:
– Мало не покажется. И знаешь что? Выключи ты свою душегубку! – она бросила недобрый взгляд на кондиционер. – Людям дышать нечем, а тебе и горя нет. Нехорошо.