Всего лишь измена
Шрифт:
Майкин пубертат был самым трудным периодом их отношений с Виталей. Дочь всерьёз понесло! Она красила волосы, слушала музыку так, что весь дом на ушах. До полночи гуляла, чем доводила до нервного срыва свою беспокойную мать. Антоха был мелкий, кафе начинало свой путь. Витка итак зашивалась! А тут ещё это…
Однажды вернулся домой и с порога почувствовал: что-то неладно. Подозрительно тихо в квартире. Антоха беседует с плюшевым мишкой.
Объясняет ему:
— Нужна тиха сидеть. Патаму чта мама с сестрой поругались.
Я
— Что случилось? — обнял её сзади.
— Ничего, — она всхлипнула, — Наша дочь проколола себе уши!
— Ну, хорошо, — произнёс. Но по тому, как застыла Виталя, тут же понял: сморозил не то…
— Хорошо? — прошипела она, подбежала к столу, — А вот это ты видел?
На тарелочке был очень странный набор: кусок яблока, лёд и большая игла. Я наклонился, поднял с пола фломастер. Очевидно, он тоже лежал на столе, но Виталя смахнула его.
— Это что? — полюбопытствовал я.
Она усмехнулась:
— Это набор юной мазохистки! Она сама проколола вторые дырки в обоих ушах.
— Как сама? — попытался представить. Лёд, фломастер, игла. А куда девать яблоко?
— А вот так! — развела руки в стороны Вита, — И это только начало! Что она дальше предпримет? Нос проколет иглой, или бровь?
— Вит, — я сделал попытку её успокоить, — Ну, ты может зря так расстроилась? Ты ведь тоже себе проколола пупок. И ничего…
— Ну, что ты равняешь, Костя? — страдальческим тоном сказала она, — Мне было уже восемнадцать! Это, во-первых. А во-вторых, я делала это в салоне. Это абсолютно не одно и то же.
— Ну, а как она? В норме? — я кивком указал в коридор. Где из Майкиной спальни не доносилось ни звука.
Вита вздохнула, плечи её опустились. На глазах снова выступил след набегающих слёз:
— Она ведь могла, что угодно… Не знаю, — пожала плечами, — Могла нерв задеть! Или занести что-нибудь.
— Но ведь всё обошлось? — уточнил с беспокойством.
— Я не знаю, — нахмурилась Вита и провела ото лба, убирая наверх ярко-рыжие пряди волос, — Я как увидела это… Я чуть с ума не сошла! Захожу, а она перед зеркалом стоит, красуется.
— Накричала? — сощурился я.
— А как не кричать, Кость? Что мне её по головке погладить? — Вита устало вздохнула, припала к стене, — Голова болит от её выкрутасов. Не дочь, а сплошной геморрой!
Я сделал усилие, чтобы не выдать чего-нибудь, вроде:
— Семенной материал подкачал.
Как женщины любят сказать на эмоциях: «Твоя дочь», «Вся в отца», — и подобные фразы. В нашем доме таких не звучало. Потому, что она — не моя.
Я оставил жену и отправился к дочери. Как заправский судья, желающий выслушать обе стороны. А уж после всего — выносить свой вердикт.
Майка сидела в наушниках. Хлюпала носом. Тени размазались, тушь потекла.
— Дочь? — я окликнул её.
Майка стянула наушники, больше её головы. Вместо рыжих на ней были синие волосы. Помню, как Вита бесилась, когда она втайне покрасила их.
— Настучала, — она усмехнулась.
Я сел на кровать:
— Покажи?
Майка со вздохом придвинулась ближе ко мне, приоткрыла свои миниатюрные ушки. В них уже были серёжки. Золотые, я сам подарил, когда мы в пять лет прокололи ей первые дырочки. В больницу возили, где медсестра сделала всё как положено. Теперь к ним вдобавок с обеих сторон, были светлые гвоздики.
— Серебро? — пригляделся я.
— У Маринки взяла поносить, — Майка кивнула, потрогала мочку.
Я удивился, что крови не видно. Ожидал, будет жуткое зрелище! А тут всё не так уж и плохо.
— Больно было? — взглянул ей в глаза.
Дочь заметно смутилась. Ожидала, что буду ругать? Не как мама, конечно! Я никогда не кричал на неё. Но отчитаю по-взрослому. Однако вот с этим решил не спешить.
— Ну, не то, чтобы больно, — призналась она, — Неприятно! Ну, в целом, терпимо.
— Ну, и как ты это сделала? Поведай секрет! Может, я тоже себе захочу проколоть пару дырок? — я прилёг на постель, приготовился слушать.
Майка хихикнула:
— Па! Ты чего? Ты серьёзно?
— Ну, а что? — я прикинул, как буду выглядеть. А главное, что скажут студенты? Поднимут на смех, или выразят полный респект?
— Ну, в общем, — решилась она, — Для начала нужно его заморозить!
— Ухо? — нахмурился я.
— Ну, не всё ухо! Мочку.
— Угу, — хмыкнул я, призывая её продолжать.
— А потом фломастером точку поставить. Иглу прокалить над конфоркой. Ну, протереть всё, понятно! Ну, и колоть.
Азарт в её детских глазах меня просто потряс. Вот хулиганка! Наверное, это же чувствовал я, когда тырил у матери деньги? Знал, что накажут! Но так и горел изнутри.
— А яблоко зачем? Закусить? — вспомнил я.
— Не! — Майка в ответ опустила глаза. Наверно, поняв, что упрёки с моей стороны всё же будут, — Это подложка. Ну, опора! Ты изнутри им мочку подпираешь. Неудобно колоть на весу.
Она замолчала. А я принуждённо вздохнул, приготовился выдать тираду. А вышло такое…
— Май, ну и зачем? — прозвучало растеряно.
Она прикусила губу:
— Это круто сейчас. Типа, модно!
— Так ты хочешь крутой быть, как все? — я досадливо хмыкнул, — Ведь мама права! Ты могла навредить себе.
— А чего она сразу кричать? — взвилась дочка.
И обида опять заиграла на Майкином юном лице.
— Потому, что она беспокоится, — попытался я вставить.
Но Майка отвергла мою очевидную мысль: