Всего лишь папа
Шрифт:
— Прекрати меня разглядывать, я чувствую себя, как муха под микроскопом, — процедила Эмма сквозь зубы.
Я подскочил, осознав, что в самом деле беззастенчиво ее рассматриваю.
— Извини. Не думал, что тебя можно смутить, — ухмыльнулся я, отворачиваясь. Щеки мои горели, будто меня застукали за чем-то неприличным.
— Полагаю, тебя тоже невозможно смутить, но если я начну в бинокль рассматривать твои штаны в том месте, где сходятся ноги, думаю, ты почувствуешь себя не в своей тарелке.
Я наконец расхохотался. До слез. И ощутил, как немного спало внутреннее
— Пожалуй, я приму твое предложение и после обеда избавлю тебя от своего присутствия.
— Спасибо небу, — пробурчала Эмма, даже не взглянув на меня, снова погрузившись в работу.
Я еще раз украдкой посмотрел на нее. Невероятно симпатичная женщина и замечательный друг. А также очень способный архитектор.
Исключительно, чтобы не смущать ее, я взял телефон и проверил дату на дисплее. Оказывается, была среда! И это обстоятельство высекло в моем мозгу одно воспоминание: Пьера говорила, что по средам рано освобождается. А двойняшки сегодня уехали на целодневную экскурсию на автобусе в Рим! Все складывалось очень удачно для очередной прогулки по городу. Главное — чтобы у Пьеры не оказалось других планов.
На встречу с Пьерой я опоздал минут на десять: задержал позвонивший клиент, с которым мы долго обсуждали внесение изменений в проект. Положив трубку, я схватил свои вещи и ринулся к выходу. Эмма даже рта не успела открыть, хотя ее наверное интересовало, куда я так стремительно помчался. Я улыбнулся про себя. К завтрашнему дню я уже что-нибудь придумаю. Я ведь не собирался рассказывать, что, как мальчишка, тороплюсь на свидание. Во-первых, Эмма тогда вечно будет подшучивать надо мной, во-вторых, пока Пьера оставалась моим секретом, о котором знала только Иоланда, в-третьих, все эти прогулки нельзя назвать «серьезными отношениями», потому и рассказывать не о чем.
Я в буквальном смысле несся по городу. Ветер свистел в ушах, прохожие провожали меня удивленным взглядом и даже расступались перед мной. Так было, пока я не оказался на улице, запруженной туристами. В тот момент я понял, что их в нашем городе слишком много, и перешел практически на шаг, чтобы никого не сбить.
Наконец, запыхавшись, я влетел на Piazza del Duomo и обвел ее блуждающим взглядом. Пьера скромно стояла напротив Дуомо и ела мороженое. В Орвието уже пришло настоящее лето, хотя на календаре май два перевалил за середину. На Пьере был надет легкий цветастый сарафан и белые босоножки, а волосы она убрала в высокий хвост. Я широко улыбнулся и метнулся к ней.
— Прости, меня клиент засыпал вопросами, — извинился я.
— Ничего страшного, я вообще удивилась, что ты сегодня так рано закончил работу.
— На самом деле, меня ассистентка отправила на отдых. Говорит, я стал невыносимым.
— Какие у тебя интересные отношения с ассистенткой.
— Да, иногда кажется, что это она начальник, а не я. — Усмехнувшись, я почему-то вспомнил зеленые глаза Эммы и наш не самый приличный сегодняшний разговор.
Пьера промолчала и устремила взгляд на собор. Странное
— Очень необычная лепнина на портале. Кружевная, — заметила она, внимательно разглядывая собор. — Я каждый раз ее рассматриваю, а после посещения Музея Скульптур — особенно.
Я тоже повернулся лицом к базилике. Над созданием этого музея истории и культуры около трехсот лет трудились лучшие мастера Италии, и собор стал истинным олицетворением триумфа итальянской готики. Остроконечные башенки вонзались в пронзительно-синее небо, а яркая мозаика, украшающая фасад высотой в пятьдесят метров, сверкала на солнце сочными красками. Кстати, на закате мозаика выглядит еще более сказочно, потому что низкие вечерние лучи буквально зажигают ее.
Все эти детали видны издалека и моментально приковывают к себе восторженные взгляды гостей нашего города, которые стоят, задрав голову и открыв рот. Но Пьера говорила о барельефах на четырех пилонах по бокам от входов в базилику. Эти барельефы включают в себя множество тонко проработанных фигур и действительно кружевных декоративных деталей.
— Знаешь, что конкретно изображено здесь? — поинтересовался я.
— В общих чертах. Я же говорила, мне требуется гид, — улыбнулась Пьера.
— Тогда подойдем к первому, самому левому, и я тебе расскажу.
Мы остановились напротив пилона, изображающего древо с гибкими, витиевато переплетающимися ветвями, на которых вылеплены различные сцены.
— Собственно, здесь, если смотреть снизу вверх, изображены все важные события Ветхого Завета: Создание Мира и Человека, а именно Адама, а потом и Евы из его ребра, Земной рай, Грехопадение, Изгнание из Рая, попадание Адама и Евы на Землю, Дароприношение и убийство Авеля, появление Тривиума и Квадривиума, Грамматики и Геометрии, умения читать, а в самом верху ты увидишь Иувала, отца музыки, и Тувалкаина с компасом.
— Ничего себе! Смотри, тут в самом деле Бог вытаскивает у Адама ребро! — воскликнула Пьера, присмотревшись. — Какая тонкая работа!
— И опять обрати внимание на проработку складок…
— Невероятно! Такие маленькие фигурки — и такая точность!
— Второй барельеф — Древо Иессеево.
— Родословное дерево Иисуса? — уточнила Пьера.
Я согласно кивнул и, обсудив с ней некоторые сценки, потянул Пьеру к третьему барельефу, где переплетались сцены Нового Завета. Именно переплетались, потому что изображения заключены в растительные завитки. Затем мы остановились возле четвертого барельефа, повествующего о Конце Света и Страшном суде.
— Но кто автор этих работ? На мой взгляд, они принадлежат руке одного мастера.
— Ты права! — Я восхитился ее наблюдательностью. — Автор — Лоренцо Майтани. И кстати, он увековечил себя здесь, в изображении Страшного Суда.
— Да ладно?! Где?
— Четвертый ряд, фигура с накидкой на плечах. Между прочим, после создания барельефы неоднократно подвергались вандализму, даже со стороны играющих на площади детей. Благо Майтани этого уже не видел, но властям пришлось сооружать защитные плиты.