Всем Иран. Парадоксы жизни в автократии под санкциями
Шрифт:
Есть в этих церемониях и те, кто ходит с цепями и бьет себя ими по спине. Однако цепи эти обычно пластмассовые, самобичевание условное. Бить себя всерьез — до крови, как принято во многих шиитских общинах, — в Исламской республике запрещено законом. Ненастоящие цепи лишь добавляют к атмосфере народного карнавала, пусть и по траурному поводу. Но чтобы понять, к чему вообще это все, не обойтись без краткого экскурса в историю шиитского ислама. «Кто такой Хусейн?»
Именно с этой фразы начинаются многие ролики и тексты, рассказывающие неофитам о шиитской трактовке ислама, которую исповедует абсолютное большинство иранских мусульман. После ответа на вопрос (Хусейн —
Формально шиитская генеалогия считает первым имамом Али, зятя и двоюродного брата пророка Мухаммада. Шииты верят, что только прямые потомки посланника имеют право возглавлять государство мусульман — халифат (у суннитов, более многочисленного течения в исламе, община правоверных, умма, вольна выбирать халифа самостоятельно). Сам Мухаммад наследников не оставил — мальчики у его жен рождались, но все умерли во младенчестве. Зато наследники были у его дочери Фатимы, вышедшей замуж за Али. Эту линию шииты и считают единственной законной.
Одним из сыновей Али и Фатимы как раз и был Хусейн, который в конце VII века принял участие в борьбе за власть в халифате. Если судить по результату, вышло крайне неудачно — его отряд из нескольких десятков человек попал в засаду, устроенную последователями халифа Язида I из династии Омейядов (645–683), и был полностью уничтожен в районе Кербелы на территории современного Ирака в 680 году.
Однако именно этот сюжет породил огромный пласт религиозных мифов, которые легли в основу современного шиизма. Мученичество стало стержнем, вокруг которого строится шиитская идентичность: это вера меньшинства, потерпевшего поражение, но выжившего и сохранившего праведность. Соответственно, в центре религиозного культа оказывается не праздник, а траур. Официальные выходные в Иране сегодня приходятся на дни смерти одиннадцати шиитских имамов. (Последний, двенадцатый имам, по преданию, не умер, а «сокрылся», чтобы вернуться в Судный день — современные власти Ирана, включая рахбара, позиционируют себя как местоблюстителей, которые «придерживают трон» до возвращения имама). И главный из этих траурных выходных — это Ашура, которая проводится в день гибели имама Хусейна. А через сорок дней после Ашуры следует другая дата — Арбаин, когда шииты совершают массовое паломничество к гробнице Хусейна в Ираке. Паломничество, которое не останавливается и по сей день — и однажды я принял в нем участие.
Арбаин. Октябрь 2019 года
— Билетов в Керманшах нет и не будет! — недовольно, даже с возмущением сказал мне продавец в автобусном терминале «Азади» в Тегеране. А я-то собирался доехать от Тегерана до Керманшаха на автобусе, а там найти транспорт до иракской границы, куда устремлялись паломники на Арбаин. Но оказалось, что в эти дни все билеты раскуплены давным-давно. Впрочем, решение моментально нашлось само.
— Тебе надо в Керманшах? — спросил меня незнакомец, как только я отошел от билетной стойки. — Я покажу, где стоят савари до Керманшаха.
Савари — один из самых распространенных видов транспорта в Иране, если надо добраться из города в город. Что-то вроде BlaBlaCar: обычный легковой автомобиль превращается в маленькое маршрутное такси. Помимо водителя, в машину садятся четыре пассажира, каждый платит только за свое место спереди ехать чуть дороже, чем сзади.
— А куда конкретно едешь?
— Пропускной пункт на границе, «Хосрови».
— Прямо на границу? Я могу тебя довезти.
Я соглашаюсь, и примерно в десять вечера мы выдвигаемся. Все мои спутники в автомобиле — курды, их народ компактно проживает и в Иране, и в Ираке, а еще в Сирии и Турции. По Тегерану водитель едет спокойно и размеренно, но стоит выбраться из города и попасть на гористый серпантин, как резко начинаются гонки. Он проходит повороты на скорости 140–150 километров в час, пускает двойную сплошную между колес, лихо обгоняет по встречке. На такой скорости кажется, что от столкновений и немедленной встречи с двенадцатью имамами в лучшем мире нас спасают считанные сантиметры.
В районе двух ночи мы доезжаем до автобусного терминала в Керманшахе. Спутники-курды расходятся, а я проделал только половину пути, только вот мой водитель, похоже, передумал везти меня до границы. Вместо этого он нашел мне другого водителя. «Садись вон в ту машину», — говорит он мне.
Пересаживаюсь в черный «Пежо», в салоне меня встречают три нахмуренных человека в черных рубашках. «Бандиты», — сразу подсказывает российский бэкграунд. Кажется, я попал в историю… но вот мы трогаемся с места, и старший в компании вдруг громко провозглашает: «Салават беферестим!», то есть «Пошлем благословение!», а присутствующие хором отвечают по-арабски: «Да благословит Бог пророка Мухаммада и его род!».
Да, бандитами тут и не пахнет. Черные брюки и рубашки — обычный наряд паломников, которые на Арбаин решили отправиться в иракскую Кербелу.
***
— Я уже пятый раз еду в Кербелу, — рассказывает мне старший из «бандитов», оказавшихся набожными мусульманами. — Сейчас пересекаем границу и в Багдад на автобусе. После поедем в Наджаф, а оттуда уже пешком до Кербелы.
— А не опасно сейчас ехать в Ирак? — спрашиваю я.
Опасаться есть чего. КПП «Хосрови» до 2019 года был закрыт для паломников из-за того, что в непосредственной близости находились территории, подконтрольные ИГИЛ[29]. Теракты против шиитов, особенно на Арбаин, в Ираке случаются регулярно.
— Конечно, опасности есть. Но я же делаю это ради Хусейна. Раз уж он пожертвовал собой ради нас, то и мне бояться нечего.
Беседа как-то сама собой переключается на политику. Попутчики, как и полагается религиозным иранцам, поддерживают местных консерваторов.
— Да все эти политики ничего не стоят!
– говорит мне паломник помоложе. — Хотя у нас в Мешхеде есть один хороший человек, который может стать президентом — Раиси.
— Не станет он президентом! — перебивает его старший. — Такие честные люди, как он, никогда не становятся президентами.
— Все, приехали, — обрывает нашу беседу водитель. — Дальше я вас уже не смогу везти.
Машина останавливается, мои спутники быстро прощаются и уходят. Я пытаюсь осмотреться. На часах пять утра, вокруг куча народа, пыли и машин. Постепенно я начинаю понимать, где нахожусь. Мы посреди пустыни, автомобильная дорога здесь обрывается. Впереди проход в сторону границы с Ираком, но он перекрыт грузовыми контейнерами, туда не пускают, остается только ждать. Ирак открывает границу на час-два в день, и никто не знает, когда именно это произойдет сегодня. «Вчера только в два часа дня границу открыли», — слышу, как поясняет паломникам иранский пограничник, стоящий прямо на контейнере. Кстати, в этой зоне ожидания нет ничего — ни магазина, ни места для отдыха, только большой фургон скорой помощи. Многие просто расстилают одеяла на асфальте и ложатся, никто не знает, сколько ждать. А между тем среди паломников хватает детей — часто им всего три-четыре года — а также инвалидов на колясках.