Всем парням, которых я когда-либо любила
Шрифт:
– Да, – отвечаю я, удивленная тем, что он это знает. – Если честно, я всегда хотела посетить подобную распродажу. Как умер владелец? В смысле, как долго он был мертв до того, как его обнаружили?
– Боже, ты больная, – вздрагивает он. – Не знал, что у тебя есть такая сторона.
– У меня множество сторон, – сообщаю я ему и наклоняюсь вперед. – Итак? Как он умер?
– Он не умер, ты, извращенка! Он просто старый, и его семья отправляет его в дом престарелых. – Питер приподнимает бровь, глядя на меня. – Итак, я заеду за тобой завтра
– В семь? Ты ничего не говорил об отъезде в семь утра в субботу!
– Извини, – действительно раскаивается он. – Мы должны поехать туда пораньше, пока не расхватали все самое хорошее.
***
Вечером я собираю обед для нас с Питером. Делаю бутерброды с ростбифом, сыром, помидорами и майонезом для себя, а для Питера с горчицей. Питер не любит майонез. Забавно, сколько всего можно узнать из фиктивных отношений.
На кухню влетает Китти и пытается схватить половину сэндвича, но я тут же шлепаю ее по руке.
– Это не для тебя.
– А для кого?
– Это мой обед на завтра. Мой и Питера.
Она забирается на табурет и наблюдает, как я заворачиваю бутерброды в оберточную бумагу. Сэндвичи выглядят намного симпатичнее завернутые в бумагу, нежили в пищевую пленку. Поэтому в таких случаях я всегда использую оберточную бумагу.
– Мне нравится Питер, – говорит Китти. – Он очень отличается от Джоша, но он мне нравится.
Я поднимаю на нее взгляд.
– Что ты имеешь в виду?
– Я не знаю. Он ужасно забавный, много шутит. Должно быть, ты по-настоящему влюблена, если делаешь для него бутерброды. Когда Марго и Джош только начали встречаться, она все время готовила макароны с тремя видами сыра, потому что это его любимое блюдо. А что любит Питер?
– Я… я не знаю. В смысле, ему нравится все.
Китти косо на меня смотрит.
– Если ты его девушка, то должна знать, какая у него любимая еда.
– Знаю, что он не любит майонез, – оправдываюсь я.
– Потому что майонез жирный. Джош его тоже ненавидит.
Я ощущаю внезапный укол боли. Джош действительно ненавидит майонез.
– Китти, ты скучаешь по Джошу?
Она кивает.
– Хотелось бы, чтобы он по-прежнему к нам приходил. – Задумчивый взгляд поражает ее лицо, я уже собираюсь обнять сестренку, когда она кладет руки на бедра. – Только не используй весь ростбиф, он мне понадобится для обеда на следующей неделе.
– Если он закончится, я приготовлю тебе салат из тунца. Делов-то!
– Посмотрим, что ты сделаешь, – говорит Китти и снова исчезает.
«Посмотрим, что ты сделаешь?»
Где она этого нахваталась?
***
В семь тридцать я сижу у окна, дожидаясь, когда подъедет Питер. Я взяла коричневый бумажный пакет с бутербродами и фотоаппарат на случай, если появится что-нибудь жуткое или прикольное, чтобы сфотографировать. Я представляю полуразрушенный серый старый особняк, какой можно увидеть в фильмах ужасов, с воротами и мутным прудиком или лабиринтом
Минивэн мамы Питера подъезжает в семь сорок пять, что жутко бесит. Я могла бы поспать еще целый час! Подбегаю к машине и заскакиваю внутрь, но прежде, чем успеваю сказать хотя бы слово, он произносит:
– Извини, извини. Но посмотри, что я тебе принес. – Питер передает мне еще тепленький пончик в салфетке. – Я специально остановился и купил его, как только они открылись в семь тридцать. Он из коричневого сахара.
Я отрываю кусочек и кладу его в рот.
– Вкуснотища!
Он бросает на меня косой взгляд, отъезжая от моего дома.
– Значит, я сделал правильно, что задержался, верно?
Я киваю, откусывая.
– Определенно, – говорю я с набитым ртом. – Эй, а у тебя есть вода?
Питер вручает мне наполовину полную бутылку воды, и я выпиваю ее залпом.
– Это лучший пончик, который я когда-либо пробовала, – сообщаю я ему.
– Хорошо, – произносит он. Затем бросает на меня быстрый взгляд и смеется. – У тебя на всем лице сахар.
Я вытираю рот другой стороной салфетки.
– На щеках тоже, – говорит он.
– Хорошо, хорошо. – А потом становится тихо, из-за чего я начинаю нервничать. – Можно поставить какую-нибудь музыку? – Я тянусь за своим свой телефоном.
– Ты не возражаешь, если мы какое-то время будем ехать в тишине? Не люблю, когда в лицо ревет музыка до того, как подействует кофеин.
– Э-э… конечно. – Не уверена, означает ли это, что он хочет, чтобы я тоже молчала. Я бы не согласилась на это маленькое путешествие, если бы знала, что придется молчать.
У Питера такое безмятежное выражение лица, словно он капитан рыболовного судна, и мы спокойно плывем посреди моря. Разве что он едет не медленно, а очень быстро.
Я сижу тихо всего десять секунд, а потом говорю:
– Подожди, ты хотел, чтобы я тоже молчала?
– Нет, я просто не хочу слушать музыку. Ты можешь разговаривать сколько угодно.
– Окей, – отвечаю я и замолкаю, потому что как-то неловко, когда кто-то говорит тебе «ты можешь разговаривать сколько угодно». – Эй, а какая у тебя любимая еда?
– Мне все нравится.
– Но какая любимая? В смысле, любимая из любимых. Макароны с сыром или, эм, жареная курица, или бифштекс, или пицца?
– Мне все это нравится. Одинаково.
Я удрученно вздыхаю. Почему Питер не понимает идею о выборе любимой еды?
Питер имитирует мой вздох и смеется.
– Хорошо. Я люблю гренки с корицей. Это моя любимая еда.
– Гренки с корицей? – повторяю я. – Тебе гренки с корицей нравятся больше, чем крабовые ножки? Больше, чем чизбургер?
– Да.
– Больше, чем барбекю?
Питер колеблется, а потом говорит:
– Да! Теперь перестань придираться к моему выбору. Я остаюсь при своем мнении.