Всходы Власти
Шрифт:
Следует убивать себя почаще, чтобы привыкнуть и тренироваться держаться в подобном состоянии. Но у мастера в искусстве смерти с этим точно проблем не будет. Мы идём со смертью рука об руку.
Впрочем, дальше у меня по плану были другие дела, которые определенно не следовало откладывать.
В первую очередь следовало избавиться от философа. Всех деталей ритуала, он, разумеется, не знал… Но если я хочу, чтобы тайна моего бессмертия осталась тайной, я обязан позаботиться о её сохранении.
Это не было сложно. Я просто приказал Лейву привести его ко мне, за город.
— Что это значит, Ваше Величество? — недовольно спросил на меня связанный Имматон, когда я вынул из его рта кляп.
— Значит, что настало время избавиться от тебя. — пожал плечам я. — Твоя помощь действительно была очень кстати, отдаю тебе должное. Спасибо за это. Но мне необходимо сохранить тайну любой ценой.
— Я и не планировал никому об этом рассказывать. — исподлобья посмотрел на меня философ. — Кажется, я успел вам доказать, что не являюсь идиотом?
— Это недостаточно надёжно. — покачал головой я.
— Значит, просто убьёте меня? — злобно зыркнул учёный. — Благородный король-миротворец… Я, конечно, подозревал, что с вами что-то не так, но такое…
— Нет. — покачал головой я. — Не убью. Сотру твой разум.
Ментальная составляющая искусства смерти была, с моей точки зрения, довольно ущербной. Она заключалась в основном в уничтожении ненужных твоим марионеткам участков разум, и не включала в себя созидание. Доля творчества, конечно, здесь тоже была, но я не уверен, что составление алгоритмов проклятий вообще можно было отнести к ментальной составляющей.
Но с одним ментал смерти точно мог справиться: с уничтожением.
Я положил руки на голову философа и сосредоточился на его разуме. Мне требовалось превратить его в овощ, но при этом не убить…
Имматон страшно закричал, дёргаясь в конвульсиях, а его глаза, казалось, вот-вот вырвутся из орбит. Я направлял силу смерти в его разум вновь и вновь, пытаясь стереть его…
Философ бился, пытался вырваться, укусить меня, но тщетно. А затем мои руки просто рассыпались в прах, и он затих.
Я нахмурился и восстановил руки. Учёный тяжело дышал, но всё ещё смотрел на меня осмысленным взглядом.
— Ты помнишь своё имя? — осведомился я.
Имматон плюнул мне в лицо.
— Я — Имматон Септентрионский, лучший ум севера. — гордо заявил он. — Не знаю, что и как ты пытаешься сделать, но мой разум тебе не сломать.
Вот здесь я всерьёз задумался. Вообще-то, вложенных сил хватило бы, чтобы превратить в овощ несколько десятков людей. Но философ оказался неожиданно крепким орешком. Нет, я легко мог его убить…
Однако это казалось мне недостаточно надёжным. Что, если кто-то призовёт его дух? Или его душа задержится в мире? Я мог бы такое провернуть. Вдруг и другие справятся? Нет, нужно было превратить его в овощ.
Я тяжело вздохнул и закатал рукава. Этот гордец, конечно, может сколько угодно бахвалиться, но я знал: любой может сломаться. Вопрос лишь в приложенном времени и усилиях.
Мне
Честное слово, более раздражающего меня человека в королевствах я ещё не встречал. Я думал, что могу сломать любого за день, а этот сопротивлялся почти месяц!
На исходе второй недели философ стал пытаться притворяться овощем. Но физические реакции не подделаешь: несколько раз я раскусил его попытки притворства. А мне требовалось стереть всё, вплоть до инстинктов.
Но сломать можно любого, и эта истина явилась и лучшему уму севера. Может, он и не бахвалился, когда говорил так. Грязный, поседевший добела и словно постаревший на два десятилетия всего за месяц старик смотрел на меня бессмысленным, непонимающим взглядом. Из уголка рта стекала капля слюны…
Внимательно проверив физиологические реакции и тщательно убедившись в отсутствии любых проблесков сознания и инстинктов, я быстро убил Имматона. Я не испытывал к этому человеку ненависти: ни к чему продолжать его страдания.
Лучше бы он сдался пораньше, право слово. Пожалуй, я даже слегка сожалел о содеянном: из гения мог бы выйти отличный помощник. Но тайна моего бессмертия была важнее сотни гениев.
После смерти я поднял его в виде высшей нежити и попытался приказал рассказать о себе. Он промолчал… Значит, сработало.
Уничтожив тело и развеяв прах, я вернулся в центральный замок Септентриона. Затем — уничтожил книгу, подаренную демоном, и все расчёты. Значит, у моего бессмертия осталось лишь одно слабое место.
Я сам. Мой собственный разум. Теоретически, если собрать семнадцать тысяч жертв и семнадцать смертников, а затем вывернуть моё сознание наизнанку, ритуал можно обратить.
Наверное, я мог бы попробовать стереть себе память о ритуале. Однако стирать участок памяти с помощью искусства смерти, это всё равно что делать себе операцию ржавым и отравленным ножом. Конечно, я в этом плане весьма искусный хирург, и на подчинении чужого разума изрядно успел набить руку… Но вот на самом себе?
Поэтому с этим решениям я пока медлил.
Я сидел в кабинете и задумчиво смотрел на костяной стилет. Тот, казалось, совсем не изменился… Но теперь мне порой казалось, что тот иногда смотрит на меня в ответ. Можно попытаться найти хорошего мастера магии разума, но где такого взять? В королевствах нет, шаманы не умеют. Дракон бы справился, но в процессе стирания памяти тот точно увидит проводимый ритуал, и его реакцию предсказать невозможно.
Вздохнув, я поднялся и принялся разбирать вещи философа. Я приказал принести все его имущество ко мне, дабы точно проверить, чтобы нигде не осталось следов расчётов. Гвардейцы, что следили за ним, не докладывали, чтобы тот прятал какие-то записи, но тот был гением… Стоило всё перепроверить.