Вслепую

ViolletSnow

Когда Элис впервые накапливает достаточно, чтобы доказать мистеру Моргану, что не лжет, во всем их доме выбивает стекла. Ей уже десять, она собирает светящиеся капли несколько месяцев, потому что хочет в Хогвартс на следующий год. Поток энергии сначала захлестывает с головой, потом внезапно вырывается как оголодавший зверь и разрушает все, чего касается. Осколки дорогих ваз, содранные шторы и израненные в кровь руки отца чуть не придушившие её возле стены — Элис помнит тот день оглушительно хлестким от затрещин и болезненно ярким от обиды. «Магловских» методов воспитания хватает с лихвой,

а разочарование в глазах родных иногда больнее самого Круцио.

Через месяц делегация незнакомых магов шепчется с родителями Элис в гостиной. Никаких школ и прогулок — за пределы дома её больше не выпускают, запрещая прикасаться ко всему волшебному, включая отца с матерью. Они все еще ужинают с ней за одним столом, нанимают хороших портных и гувернеров для обучения этике и прочим совершенно бесполезным наукам, но с того дня смотрят с опаской.

Постепенно привыкая говорить окружающим то, что они хотят услышать, Элис понимает, что лгуньей быть намного проще. Она все еще зачем-то собирает бусины серебряной магии — они остаются от редких гостей, — прячет как сокровища, иногда позволяя сплести из них причудливые фигурки.

И больше никому ничего не обещает. Даже себе.

Когда Оминис появляется среди осенних сумерек, Элис крутит в пальцах рецепт, все еще думая о том, что сказала ему в крипте. Был ли это порыв маленькой девочки, страстно желающей доказать свои способности, или Оминис и впрямь стал для нее чем-то большим? Она обещала ему. Но что, если он на самом деле не хочет этого? Что если зелье не сработает, и она дала ему ложную надежду?

— Почему мы не в Крипте? — спрашивает Оминис, поравнявшись с ней и прерывая поток мыслей.

Как раз вовремя, солнце почти село, и большая часть студентов уже разбрелась по гостиным выполнять домашние задания. На поляне за площадкой для квидича им никто не помешает.

— Там слишком много древней магии, — Элис быстро прячет рецепт и достает темный платок. — Сегодня твоя очередь меня учить.

— Чему слепец может научить «убийцу троллей»?

— Ориентироваться в полной темноте, — вкладывая кусок непроницаемой ткани ему в ладонь, она поворачивается. — Завяжи мне глаза.

В стенах Хогвартса это невозможно, сколько ни лишай себя видимости, серебро древней магии струится по сводам, капает с гобеленов, живет в самом сердце этого места. Блестящие нити прошивают все его пространство. Здесь же, вдали от замка, посреди влажного осеннего воздуха у нее куда больше шансов научиться двигаться вслепую.

— И зачем это тебе? — недоверчиво спрашивает Оминис, но платок повязывает: пальцы легко скользят по мантии на спине, а хвойные нотки кружат голову.

— Для дела, — коротко отвечает она, пока не желая вдаваться в подробности. — Для начала, научи меня заклинанию, которое используешь для передвижения.

Они тренируются каких-то полчаса, но Элис успевает изрядно собрать травы на одежду и синяков на колени. Палочка будто издевается, не желая выполнять простейшую команду. Ориентироваться в темноте и при этом не спотыкаться и впрямь оказывается непосильной задачей. И Элис злится. Но не от неудач, а от собственного обещания, что невысказанным вопросом першит в горле, от зудящих сомнений, впивающихся

в голову.

— Ты сегодня на себя не похожа, — в очередной раз Оминис удерживает её от встречи с землей. — Вчера, пока мы возвращались, не проронила ни слова, сегодня разучиваешь заклинание, которое тебе едва ли пригодится. Что происходит? — лишенная зрения, Элис с легкостью читает его волнение.

— Оминис, — она чуть медлит, комкая в кармане исписанный лист, — дело в том, что я нашла способ, чтобы ты смог увидеть окружающий мир.

Почему вместо ожидаемой радости это приносит столько напряжения, столько страха, затаившегося где-то внутри? Элис выдыхает свои опасения — теперь решать ему.

— Ты говоришь это таким голосом, будто мы должны расплатиться собственными душами. Это что-то опасное? — Оминис и сам не знает, радоваться ли этой новости или отнестись скептически.

— Нет. Вовсе нет. Профессор Шарп подтвердит. Мы сварим это зелье в качестве самостоятельной работы.

— Значит, это зелье? — уточняет Оминис. — И с его помощью я смогу… видеть?

— Это не совсем то, что ты думаешь, — спешит прояснить Элис, пока он не начал строить неосуществимые догадки. — Эликсир не вернет зрение, просто позволит показать тебе мир. Ненадолго. Но хватит для наших целей.

— Лучшие врачи не смогли ничего сделать, а ты нашла способ за неделю? Как ты это сделала?

— Послушай, если ты не хочешь…

— Не говори глупостей, — перебивает он, — конечно же, я хочу посмотреть на мир, даже если на несколько минут. Просто интересно, как ты так быстро нашла этот «чудодейственный» рецепт?

— Я нашла рецепт случайно, — честно признается Элис, радуясь хотя бы тому, что он не отказывается. — В запретной секции библиотеки.

— Случайно, — эхом повторяет Оминис с некоторой горечью, а затем молчит так долго, что кажется, будто и вовсе ушел прочь, оставив её посреди надвигающейся ночи.

— Это все Себастьян, я прав? — наконец спрашивает он. — Он надоумил тебя в обмен на поездку к Анне?

— Все не совсем так.

— Все именно так, — жестко говорит Оминис, повышая тон, — я знаю все его хитрости, ведь я сам прикрывал их. Да разве не этим мы до сих пор занимаемся?

— В этот раз он не сделал ничего, просто подсказал направление. Рецепт я нашла без его помощи и даже без его наводки.

Не хватало только, чтобы Оминис решил, будто они снова вместе ввязались в очередную авантюру. Элис даже не ясно до конца, принял ли он её связь с непростительными заклятиями. Но если судить по тому, что он позволяет находиться ей рядом, а с Себастьяном так и не говорил с прошлого года… Если и не принял, то частично смирился. Так почему он злится?

— Хорошо, — кажется, пыл Оминиса немного утихает, и он подходит ближе. — Но что бы Себастьян ни предложил в следующий раз, даже если он найдет новый способ тобой манипулировать — а он найдет — не соглашайся, — просьба категорична, как если бы он и впрямь считал друга опасным, и Оминис вовсе не зол, он обеспокоен.

— Не хочу, чтобы он навредил тебе, — голос его звучит так оберегающе, что вчерашние эмоции в больнице кажутся полнейшей глупостью. — Пообещай, что откажешься от любых его «одолжений».