Встречь Солнца
Шрифт:
Когда слово попросил Василий Кротов, сердце Сергея тревожно екнуло.
Рассказав о делах участка, о трудовых буднях молодежи, Василий в заключение сказал:
— Конечно, не все у нас так гладко, как хотелось бы. Есть среди нас и такие, которые еще не отдают всех сил работе, подчас очень трудной, требующей мобилизации всей воли. Но постепенно мы избавляемся от таких людей. Вернее, я хотел сказать, что их становится с каждым днем все меньше, потому что в конце концов такие люди находят свое место в коллективе. Но недавно был у нас случай совершенно исключительный. Сбежал с участка,
Но мы все считаем этот переход Сорокина просто дезертирством, потому что он оставил очень ответственный участок в самый напряженный момент и даже не предупредил никого. Короче говоря, для нас Сорокин — трус и дезертир.
По залу прошелестел шумок. Сергей сидел, опустив голову, не решаясь поднять глаза, и больше всего боялся встретиться взглядом с Катей.
Кто-то сзади сказал вполголоса:
— Танкист, говорят. Интересно, а если бы война…
Сергей вскочил, хотел сказать что-то, но в горле у него встал предательский комок. Не глядя кругом, он пробрался к выходу и выбежал на улицу.
Был такой же, как и позавчера, вечер, но Сергей, не замечая ничего вокруг, быстро шагал к дому. Только услышав за собой быстрые мелкие шажки, он оглянулся. Его догоняла Катя.
— Погоди, — тихо, но повелительно сказала она.
Сергей остановился. Катя взяла его под руку и пошла рядом.
— Ты почему не выступил после Кротова? — горячо спросила она. — Почему?
Сергей молчал.
— Отвечай — почему?
— Больно надо — оправдываться! Пусть говорят и думают, что хотят.
Катя остановилась и высвободила руку.
— Так тебе все равно, считают тебя трусом или нет? Или тебе нечего было сказать? Может быть, ты в самом деле трус? Неужели мне ты тоже ничего не объяснишь?
Сергей тихо произнес:
— Из-за тебя я сюда перешел. Об этом мне надо было говорить на собрании?
— Из-за меня? — Катя даже отступила на шаг. — Из-за меня ты пошел на то, чтобы тебя считали трусом?.. Нет, нет. Скажи, что ты думал не только обо мне, а и о деле, что так начальство решило, в конце концов. Скажи правду, Сергей, или я действительно поверю, что ты трус. И всем, слышишь, всем буду говорить это!
Жгучая, нестерпимая обида захлестнула Сергея.
— Ну и давай, — сквозь зубы выдавил он. — Давай рассказывай. Или в газетку напиши. Стишками. У тебя получается.
Катя замерла, хотела ответить что-то, но промолчала, приложила ладони к щекам и, круто повернувшись, побежала от Сергея прочь, в темноту пустынной молчаливой улицы.
А в это время в клубе, где продолжалось комсомольское собрание, Григорий Полищук горячо говорил с трибуны:
— Нет, я не защищаю Сорокина. Ясное дело, что он не прав, потому что сделал это ни с кем не посоветовавшись, поставил нас всех перед фактом — и товарищей своих, и руководителей участка. Не прав он и потому, что не пожелал теперь вот здесь даже объяснить нам, как все это получилось. Но я не верю, что Сергей Сорокин трус. Я ведь его лучше вас всех знаю…
— А факты? — крикнул
— Факты? В том-то и беда, что мы уцепились за голые факты и даже не попробовали как следует в них разобраться. И больше всех виноваты в этом я и Кротов. Я — потому что другом ему считаюсь, а Кротов — потому что речь о комсомольце идет, а он у нас комсорг.
— А мне все ясно, — бросил из президиума Василий.
— А мне не ясно. Заклеймить товарища страшным словом «трус» просто. А вот разобраться в его поступке и помочь ему — это, конечно, труднее.
— Товарищу надо правду в глаза говорить. На то она и дружба, — снова вставил Кротов.
— А ты думаешь — я не знаю, что такое дружба? — повернулся Григорий к президиуму и — снова в зал: — Был у нас в части случай такой. Во время зимних учений танк под лед провалился. Командир и башнер успели выскочить, а механик там остался, внизу. Так этот башенный стрелок три раза в полынью нырял, пока не вытащил его. А ведь он жизнью своей рисковал!
— Интересно рассказываешь, конечно, — иронически перебил Полищука Кротов, — но все это к делу никакого отношения не имеет.
— Для тебя не имеет, а для меня очень даже имеет, — голос Григория задрожал от волнения, — потому что тем башенным стрелком был Сережа Сорокин.
Глава V
Инспектор говорил витиевато, длинно и нудно. Щелкачев слушал и никак не мог отделаться от навязчивой мысли, что однажды он уже где-то видел этого человека, слышал его дребезжащий, надтреснутый голос, но где и при каких обстоятельствах, вспомнить никак не мог.
— Таким образом, как это ни прискорбно, — говорил инспектор, — я буду докладывать руководству, что положение дел на участке вызывает тревогу.
Он поправил огромные, в роговой оправе очки, пригладил ладонью редкие белесые волосы и тоном прокурора, выкладывающего неопровержимые доказательства, продолжал:
— Прошу заметить, что в своих выводах я опираюсь только на факты. Факты эти говорят сами за себя. Люди на участке живут в невыносимых условиях и перерабатывают. В результате имеют место случаи бегства людей с участка. Это — раз. Во-вторых, руководители участка проходят мимо того, что на прибывшую сюда молодежь оказывают влияние всякие рецидивисты. Впрочем, ничего в этом удивительного нет, если работой молодежи руководят бывшие преступники. Я имею в виду вашего горного мастера.
— Да-а, далеко идущие выводы, — задумчиво протянул Щелкачев.
Инспектор понял его по-своему.
— Не скрою, все это грозит руководителям участка большими неприятностями, может быть, даже организационными выводами.
Щелкачев поднялся из-за дощатого стола, отошел к печке и стал молча подкладывать в нее дрова. Он решительно не знал, как ему реагировать на эту отповедь. Возражать? Доказывать, что инспектор извратил факты? Разве не видно, что перед ним тупоголовый чинуша, типичный представитель вымирающего племени бюрократов?