Встреча на Эльбе. Воспоминания советских и американских участников Второй мировой войны
Шрифт:
Около четырех часов дня патруль направился к Гёрлину. Неподалеку от Эльбы мы остановились на вершине холма, чтобы осмотреть местность. Мы считали, что оттуда сможем увидеть плацдарм русских.
Внезапно всех охватило волнение. В полевой бинокль мы разглядели несколько колонн войск, двигавшихся по холму на север в район Либшюца. Мы допросили двух отставших немецких солдат, которые сказали, что это отступают немецкие войска.
Далее мы направились на восток в Кланшвиц. Несмотря на холодный ветер, стало теплее. Когда мы проезжали через какой-то городишко, навстречу вырулили несколько быстро двигавшихся «джипов». Мы остановишь. Люди в «джипах» оказались из патруля лейтенанта Котцебу. Они сообщили потрясающую новость: Котцебу утром встретил русских, и сейчас он совсем недалеко, на восточном берегу Эльбы.
Крейг немедленно
Всадники, видимо, тоже заметили «джипы». Они повернули направо и помчались галопом навстречу американцам. Среди них оказалось несколько солдат на велосипедах и мотоциклах. Мы повыскакивали из машин. Прошло некоторое время, пока первый русский подъехал к нам. «Я думал, что этот парень никогда не доедет, сказал мне после один солдат. Я не мог оторвать глаз от его мотоцикла. В нескольких ярдах от нас он бросил мотоцикл, отдал честь, улыбнулся и протянул руку. Потом подошли все остальные».
Так произошла эта встреча. Время 16.45. Солнце клонилось к закату. День был ясный. Никто и подумать не мог, чтобы сказать что-нибудь вычурное. Американцы говорили на ломаном русском: «американски», русские отвечали: «русские». Это был исторический момент, каждый это понимал. Но никто не думал о речах «для истории». Единственное, что прозвучало несколько высокопарно, это заранее составленная речь рядовою первого класса Игоря Белоусовича. Родившийся в Шанхае в русском семье, Белоусович был включен в патруль как переводчик. Он сказал русскому старшему лейтенанту, подошедшему первым: «Я приветствую вас по этому историческому поводу от имени американской армии и нашего командования. Быть здесь — честь и слава».
Русский ответил не менее высокопарно: «Это историческое событие. Настал день, ради которого сражались обе наши армии. Для меня большая честь быть здесь. Замечательно, что мы встретились в этом месте. Наша встреча войдет в историю».
Но это были единственные высокопарные тирады. В целом же господствовало искреннее чувство дружбы между нами. Оно шло от чистого сердца. Большинство из нас могли только улыбаться и произносить слово «товарищ». Кинокамер не было. Сделали фотоснимки. Обменялись сигаретами. Один американский солдат взобрался на лошадь русских и гарцевал вокруг. Каждый улыбался и чувствовал себя достаточно глупо, поскольку не мог почти ничего сказать. Все проклинали языковой барьер.
Встреча была короткой и довольно бессвязной. Русские были из Житомирского кавалерийского полка. Они сообщили, что направляются к Дрездену и должны спешить. Произошло нечто необыкновенное, хотя, собственно, еще ничего особенного и не произошло. Через несколько минут встреча окончилась и обе группы продолжали свой путь. Было чуть больше 16.45.
Мы мчались в облаках пыли в направлении Штрелы, чтобы соединиться с солдатами Котцебу. Никого там не застали, повернули назад и направились на север, через Гёрциг к берегу реки напротив Крайница. На восточном берегу находилась другая группа русских. Через реку был установлен понтон на ручной тяге. Несколько русских сразу же начали переправляться. Достигнув западного берега, они построились для приветствия и выскочили на берег. Было много улыбок и рукопожатий, но никто не знал, что сказать. Несколько командиров и солдат нашего патруля переправились через Эльбу на восточный берег. Там заработали неожиданно появившиеся русские кинокамеры.
Сойдя с парома, мы медленно карабкались по грязному каменистому берегу к группе русских, которые толпились вокруг коренастого, небольшого роста человека с решительным выражением лица. Мы обменялись приветствиями, сначала несколько сдержанными. Белоусович представил нам этого человека как генерала Владимира Русакова, командира 58-й гвардейской стрелковой дивизии. Сначала генерал проявил предусмотрительность и, прежде чем продолжить беседу, попросил, чтобы мы представились.
Через Белоусовича генерал Русаков сообщил нам, что его дивизия входит в состав 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева. Они прошли с боями от Сталинграда до Эльбы.
Затем Русаков упомянул о том, что немцы бегут от русских, чтобы сдаться американцам. Мы сразу же заявили ему, что американская армия сражалась храбро и честно и не проявляла к врагу неразумного мягкосердечия. Нам показалось, что это ему понравилось. Он поспешил добавить, что глубоко уважает американскую армию. Теперь, когда мы соединились, сказал генерал, мы быстро положим конец войне.
Наконец обмен любезностями на берегу реки закончился. Русаков сказал, что патруль Котцебу угощают в другом месте. Он распорядился позаботиться о солдатах нашего патруля, а нас, офицеров, провел в соседний дом. Стол был накрыт, вино лилось рекой. Начался обмен тостами. Кроме меня были офицеры Крейг, Мори, Говард, Русаков, полковник — адъютант генерала и подполковник Александр Гордеев, которого Русаков с гордостью отметил, сказав: «Он у меня лучший командир полка». Переводил Белоусович.
Мы провозгласили тосты за руководителей России, Великобритании и Соединенных Штатов, выпили за здоровье всех командиров и солдат обеих армии. Каждый раз говорили «пей до дна», и все скоро захмелели. Торжественный момент наступил, когда мы произнесли тост в честь покойного президента Рузвельта, о ком все русские, по-видимому, знают и к кому они питают величайшее уважение и любовь.
В то время как внимание было привлечено к этому военному и дипломатическому протоколу, наш радист сообщил в полк о встрече. Дивизия предложила послать на место два самолета. Русские подготовили посадочную полосу. Командование нашего патруля стремилось организовать встречу полковника Чарльза Адамса и генерала Русакова. Генерал заявил, однако, что он получил инструкции не идти дальше Эльбы и любой эмиссар должен прибыть к нему.
Русские предложили отвезти нас в лагерь военнопленных союзных армий, освобожденный несколько дней назад. Мы согласились и, незадолго до того как стемнело, отправились в лагерь близ Мюльберга, чуть севернее Крайница. Офицер из штаба подполковника Гордеева был нашим гидом.
Когда «джипы» подъехали к входу в лагерь, было почти темно, но не настолько, чтобы не увидеть, что мы американцы. Реакция напоминала приливную волну. Первый, кто нас увидел, изумленно воскликнул: «Боже мой, янки!» А когда «джипы» двигались по улицам лагеря, приветствия становились все громче и под конец гремели как гром. Американцы, англичане, французы, югославы, офицеры и солдаты всех национальностей приветствовали нас, пронзительно кричали, выражая свою радость. Мы были всего лишь горсткой американцев — не великой силой. Лагерные заключенные были освобождены уже несколько дней назад. Но даже наши «джипы» и американские мундиры были символами чего-то очень близкого им. Они штурмовали наши машины, хватаясь за баранки. Они до отказа набились в «джипы» и так ездили по лагерю. Им не терпелось поздороваться, пожать руку или хотя бы только дотронуться до людей из Штатов. Один военнопленный бежал за «джипом», в исступлении пытаясь сорвать с рукава какого-то солдата наплечный знак 69-й дивизии. В конце концов он оторвал его зубами. «Это на память», — улыбнулся он и поцеловал погон, прежде чем засунуть его в карман. В эти минуты бывшие узники выглядели простыми парнями, которые пали духом в годы неволи, но теперь ощутили реальность встречи с родным домом.
— Вы откуда?
— Они взяли меня в плен в Бельгии.
— Эти сукины сыны захватили меня в Дюнкерке.
— Попал в плен на линии Зигфрида в сентябре прошлого года.
— Меня схватили в Нормандии.
— Меня сбили над Бременом.
— Я из Нью-Йорка.
— Я из Лондона.
— Я из Сан-Франциско.
— Я из Парижа.
— Вы говорите по-французски? Я бельгиец.
Они изливали нам свои чувства бурно, беспорядочно, восторженно. Но никакими словами нельзя было выразить самого главного: счастья наконец-то стать свободными людьми. Они провели нас в лагерь, угостили кофе. Больше всего они хотели разговаривать, задавать вопросы.