Встречаются во мраке корабли

Хондзыньская Зофья

* * *

За всю дорогу они не обменялись ни словом. По замкнутому лицу Эрики нельзя было понять, что она чувствует — облегчение или просто ей все безразлично. Впрочем, так было и вчера, когда Мария передала ей приглашение Ядвиги.

«Там больше места, — сказала она. — Веранда, сад, тебе будет лучше, чем в закрытой комнате».

Тишина.

«Мне кажется, это хороший вариант. Но последнее слово, разумеется, за тобой».

«Едем сейчас».

«Мы договорились на завтра».

«Чем раньше, тем лучше».

— Двадцать три? —

обернулся водитель. — Тут, кажется?

— Да, — очнулась пани Мария, вся еще во власти вчерашнего разговора. — Тут.

Она помогла Эрике выйти, заплатила и взяла ее сумку.

Изгородь была деревянная, поросшая мхом. Калитка слегка скрипнула, когда Мария толкнула ее, где-то далеко слышался собачий лай. Садик был еще серый, но стоял на диво теплый январь, и в воздухе словно бы пахло весной. Эрика увидела чернеющий кустарник, укрытые соломой кусты роз, а у забора — подгнившие, полегшие, будто усталые зверьки, длинные, гибкие листья ирисов или гладиолусов.

Со ступенек веранды сбежала высокая худая женщина. У нее были короткие седеющие волосы, довольно большой нос, выразительные глаза и выдвинутый вперед подбородок. «Шопен», — подумала Эрика. Вдруг из какого-то закоулка памяти возник рисунок Делакруа [7] над пианино, старомодные, с наклоном, стилизованные буквы: «Фридерик Шопен», рама красного дерева, пожелтевший картон. И голос Олека, держащего ее на руках: «Покажи-ка лапки. Будут они когда-нибудь играть на фортепьяно?»

7

Делакруа, Эжен (1798–1803) — выдающийся французский художник, крупнейший представитель романтизма во французском искусстве.

Она пожала плечами. Олек… Лапки…

Женщина была уже рядом.

— Не надо здороваться со мной, костыль уронишь. Обе мы и так знаем, кто из нас кто. Хорошо, что ты, наконец, приехала, я уж давно уговариваю Марию привезти тебя ко мне. Здесь тебе и удобней и свободней будет. Меня до вечера нет дома, но есть старая домработница, она всегда подаст тебе, что нужно.

Эрика не ответила, но с облегчением констатировала, что Ядвига и не ждет никакого ответа. Взяв сумку из рук пани Марии, она первая взошла на веранду.

— Садись, тут для тебя шезлонг приготовлен.

Эрика отставила костыли, осторожно уселась на полосатом, покрытом одеялом шезлонге и глубоко вздохнула. Мария с Ядвигой вошли в дом, она осталась одна. Веранда выглядела как остекленная терраса, это было оригинально и красиво. Рядом с шезлонгом стоял накрытый столик: пирожные, повидло, масло на серебряной тарелочке. У Ядвиги — не очень-то благозвучное имя, к тому же «отягощенное» титулом: подруга пани Марии — глаза карие, доброжелательные. Эрике показалось вдруг, что она давно ее знала, во

всяком случае, знакомство с ней явно не вызывало неприятных эмоций.

Это удивило ее. Она твердо была убеждена — после своего приключения в горах, — что уж ни за что на свете не захочет ни с кем знакомиться, даже если это будет вовсе безобидный человек, как Худой, например.

Впрочем, она и раньше не любила новых знакомств. Осуждала человека, еще не успев с ним познакомиться, настраивалась к нему враждебно, и тут уж ничего нельзя было поделать. Так случилось и с пани Марией. Решила невзлюбить ее и невзлюбила. Исключение было в горах. Там она как-то расслабилась, открылась — ну и, как положено, лишь подтвердилось правило. Об этом, не надо думать.

Обе женщины вернулись на веранду. Ядвига несла чайник с кипятком и заварочный чайничек, Мария — поднос, на котором стояли три стакана с ушками.

— Люблю эти твои йенские стаканы, — сказала Мария. — Давно собираюсь купить такие, но всякий раз в магазине одно и тоже слышу: «Были и все вышли».

— Удобные, — кивнула головой Ядвига и обратилась к Эрике: — Крепкий? А то Марыся у нас водичку любит.

— Ничего подобного, просто я не сплю после крепкого чая, — улыбнулась пани Мария.

Эрика с удивлением отметила, что тут она иная, чем дома, более раскованная.

— Крепкий, — сказала она.

— Такой, как мне. Крепкий чай и каплю сливок туда — лучший в мире нектар. Ты умеешь чай заваривать? А то я научу тебя. Есть несколько верных способов. Возьми пирожное. А вот тут повидло. Хорошее. Домашнее.

— В этом доме все домашнее, — сказала пани Мария. — И как ты находишь время и желание?

— Ну попробуй, Эрика. Или не любишь?

Эрике вовсе не хотелось есть, а уж тем более сладкое, но она взяла немного, чтоб отвязались.

— Хорошее, — сказала она.

Это было ее первое слово, произнесенное по своей воле под этой крышей.

— Время и желание… — повторила Ядвига. — Словно повидло сварить — это примерно то же, что всыпать тонну кокса в подвал. Ой, погодите… — И она исчезла.

— Еще о чем-то вспомнила. У нее тут сокровищница запасов, хозяйничать обожает.

Какое-то время они сидели в молчании, наконец Мария решилась прервать его:

— Мне бы хотелось, Эрика, сказать тебе несколько слов, прежде чем мы расстанемся. Я не вхожу в то, что случилось в горах, да и не знаю толком, что там было. Ты Павла не видела, но достаточно взглянуть на него, чтоб понять: вы пережили что-то очень тяжкое. Павел неузнаваем, он тоже перестал говорить.

Эрика пожала плечами.

— Во всяком случае, хочу просить тебя об одном: не включай Ядвигу в наши дела. Не в том смысле, что не рассказывай ей, а… не надо в мыслях соединять ее с нами. Отнесись к ней как к человеку постороннему, не имеющему с нами ничего общего. Так уж случилось, что мы с ней двадцать лет работаем бок о бок, но я не хочу, чтоб у тебя из-за этого возникло предубеждение к ней. Женщина она очень своеобразная, не похожая на меня, со своим особым отношением к миру и людям.