Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья
Шрифт:
— Ну если только ненадолго, — хмыкнул Владимир Иванович под смешки в зале.
Похоже, все подумали, что мне приспичило в туалет. Ну и хрен с ними, пусть что хотят думают, а голод не тётка.
Выйдя в коридор, я едва не столкнулся с моложавым мужчиной.
— Извините, а что-нибудь типа буфета здесь имеется?
— На нулевом этаже, где столовая. Только столовая откроется, — он посмотрел на часы, —через семнадцать минут, а буфет с 9 утра работает. Я как раз туда иду, можете присоединиться.
Буфет мне понравился. Нежданный проводник купил пирожков с разной начинкой и ушёл, а я положил себе на тарелку два ещё тёплых и обалденно пахнувших беляша, и кусок пирога
Ну и запить взял сразу два стакана чая. В один сахар насыпал, с ним беляши ел, а в другой сыпать не стал — пирог сам по себе сладкий. Заморив червячка (даже, пожалуй, целого удавчика), я всё же посетил отхожее место, и только после этого вернулся в актовый зал. Тут уже вовсю обсуждали, нужна ли единственная в городе дискотека «Эрато», действующая уже больше года в стенах пединститута и недавно ещё и в Доме учителя, или это тлетворное влияние Запада, а нам хватит обычных танцев под живую музыку. Организатор дискотеки некто Сергей Пономарёв — худой и высокий очкарик — утверждал, что это дело молодёжью приветствуется, на дискотеки все ходят с удовольствием. Тем более перед началом он читает небольшую лекцию о музыкальном коллективе. Почти на каждом вечере предлагались рубрики «Наша информация», «Разрешите пригласить», «Знакомьтесь — бальные танцы», «Новинки грамзаписи», «У нас в гостях», «Страничка воспоминаний»… Большинством голосов решили пока дискотеку не закрывать.
Так, сейчас будут пятый вопрос рассматривать, а мой последний, седьмой. Вновь непроизвольно зевнул, всё труднее становилось поднимать наливавшиеся свинцом веки. Так и не заметил, как опять задремал. Меня медленно обволакивала темнота, нежно убаюкивавшая, как мать своё дитя. Мне кажется, я даже причмокивал во сне.
— Коренев!
Я открыл глаза, спросонья сразу не сообразив, где нахожусь. Меня тряс за плечо какой-то серьёзный парень в сером костюме, на котором я разглядел маленькое тёмное пятнышко. Чем-то капнул, похоже, возможно, ел не слишком аккуратно, на автомате лениво подумал я.
— Коренев, вы что спите? Вас вызывают.
Да? Только тут вспомнил, что я здесь делаю. Вот же блин, как хорошо спалось.
Ловя на себе малость охреневшие от моей наглости взгляды присутствующих, я встал и направился к сцене. Заметил, как Декабрина Петровна что-то шепчет Артамонову на ухо, а тот при этом следит за моими перемещениями по залу. Покивал чему-то, и директриса наконец отлипла от его уха и тоже уставилась на меня. В её взгляде я читал неприкрытое злорадство. Вот же змеюка… Да и плевать я на всех вас хотел!
— Ну наконец-то наша спящая красавица изволила проснуться, — язвительно заметил Артамонов. — Давайте, товарищи, наконец разберём дело Коренева Арсения Ильича. Тут у меня есть выписка из личного дела. Трудится Арсений Ильич в областной больнице имени Бурденко врачом-кардиологом. Характеристика неплохая, не чурается новаторских методов в работе, о чём снимали сюжет на пензенском телевидении и писали в газетах. Вот только последняя публикация в «Комсомольской правде» вызывает вопросы. Многие наверняка её видели и не могли скрыть своего возмущения. Потому что это иначе как гнусным поклёпом на социалистический строй я назвать не могу. После бюро мы от лица пензенских комсомольцев отправим письмо на адрес редакции, где мы потребуем написать опровержение.
Пока он вещал, я в голове мысленно прокручивал сочинённую накануне в муках речь, так сказать, последнее слово подсудимого. Раз уж отступать некуда, то врежу из всех орудий. В тюрьму, надеюсь, за это меня не отправят,
В общем, решил не мучиться в догадках, а до последнего отстаивать свою позицию.
Погружённый в свои мысли, я не сразу сообразил, что происходит. А происходило следующее… Из-за кулисы появилась молодая женщина, даже, пожалуй, девушка, которая, мелко семеня в своей юбке-карандаше, подошла к Артамонову и, как недавно Вяземская, склонилась к его уху. Тот слушал, что ему говорят, и недовольно морщился. А я, косясь в его сторону, видел, что девушка очень настойчива. В итоге Владимир Иванович объявил в микрофон:
— Товарищи, мне на минуту придётся отлучиться, важный звонок из Москвы. Просьба никому не расходиться.
И ушёл, оставив меня топтаться на сцене под взглядами сотни с лишним собравшихся тут комсоргов и прочих деятелей, имеющих отношение к комсомолу. Артамонов вернулся не через минуту, как обещал, а минут пять спустя, и выглядел… Правду говорят, что краше в гроб кладут. Казалось, комсомольский вожак сейчас рухнет в обморок. Он буквально рухнул на свой стул, нервным движением ослабил узел галстука, схватил графин, едва не расплёскивая воду, налил себе половину стакана и медленно выцедил, я даже слышал стук зубов о край стакана. Это походило на интермедию с участием актера Евгения Лебедева, который изображал похмелье. Он долго пытался налить из бутылки в стакан портвейна и так же долго пытался его выпить. Правда, здесь всё происходило не так долго.
Расправившись с содержимым стакана, Артамонов вытер губы тыльной стороной ладони и обвёл зал каким-то мутным взором. Я услышал, как Декабрина Петровна тихо спрашивает:
— Владимир Иванович, что случилось?
На что тот отмахнулся и хрипловатым голосом выдавил из себя в микрофон:
— Товарищи, вопрос с личным делом комсомольца Коренева снимается с повестки дня. Собрание объявляется закрытым. Всем спасибо!
Недоумение на лицах присутствующих никуда не делось, пока они покидали зал. И в президиуме царила аналогичная ситуация. Я задержался на сцене и слышал, как Вяземская настойчиво вопрошала у Артамонова, что случилось, почему аутодафе над Кореневым отменено? Тот бормотал что-то невнятное, собирая в папку бумаги со стола, причём пальцы его по-прежнему мелко подрагивали. Такое ощущение, что за то время, пока он отсутствовал, его кто-то круто поимел. Тут взгляд первого секретаря обкома ВЛКСМ сфокусировался на мне. Его аж перекосило от злости.
— Коренев, а вы чего тут встали? Я же сказал, рассмотрение вашего личного дела отменяется.
Я пожал плечами и двинулся к выходу, пристроившись за последними, покидавшими зал. Всё страньше и страньше! Всё чудесатее и чудесатее!..[2]
Ладно, обошлось и обошлось, чего голову ломать, со временем, наверное, узнаю, что случилось с Артамоновым. А пока… Я постоял возле своей машины, и вспомнил, что дома возник дефицит картошки. А Центральный рынок — вот он, в двух шагах. Надо только в машине авоську взять. Лежал у меня там ещё фирменный, из-под джинсов, но в него много продуктов не наложишь, он выполнял в основном декоративную функцию. А вот практическую выполняет авоська — та может выдержать не один килограмм.