Вторая жизнь Арсения Коренева книга третья
Шрифт:
Посмотрел на демократизатор. Можно было его сунуть в рукав моей лёгкой курточки, однако лень было этим заниматься. Вряд ли на рынке средь бела дня я встречу хулиганов, к тому же тут и милиция постоянно патрулирует, у них на рынке имеется опорный пункт, это я точно помнил.
Первым делом пошёл к овощным рядам, купил у женщины-частницы три килограмма прошлогодней, но с виду нормальной, не гнилой картошки. Не удержался, взял ещё пучок молоденькой редиски, а под занавес своего похода на рынок прикупил у мужика клубники, выращенной, по его словам, в теплице.
Тут-то мой взгляд и наткнулся на очень коротко стриженого паренька лет десяти, который голодными глазами смотрел на то, как я прячу пакет с клубникой в авоську. Одет мальчонка был не ахти, и это ещё мягко говоря. Особую грусть вызывала обувь — потёртые ботиночки явно просили каши.
— Тебя как звать? — спросил я, подходя.
Парень зыркнул на меня исподлобья:
— А вам зачем?
— Да так просто, — дёрнул я плечом. — Заметил, как ты на пакет с клубникой смотрел, подумал, не угостить ли тебя. Будешь?
Парень, переведя взгляд на мою авоську, сглотнул слюну, кадык на его худой шее дернулся вверх и снова опал. Я достал пакет, развернул, и протянул мальчишке.
— Бери, не стесняйся. Вроде мытая, можно сразу есть.
Он кончиками пальцев вытянул одну ягоду, потом, бросив на меня быстрый взгляд, вытащил ещё две. Я хмыкнул и сунул ему в руки весь пакет.
— Держи, хоть наешься от пуза. А я себе ещё сейчас куплю.
— Она же дорогая, наверное, — захлопал глазами мальчонка, прижимая к себе пакет с такой силой, что я заволновался, не раздавит ли он клубнику.
— Не дороже денег, — подмигнул ему я. — Так как звать-то?
— Марат, — ответил он после небольшой паузы.
— Редкое имя, как и моё.
— А вас как? — осмелел мальчонка.
— А меня Арсений. Ты здесь один, без родителей?
Марат опустил голову, пнул носком своего несчастного ботинка камешек.
— У меня их нет, — чуть слышно пробурчал он. — Я детдомовский.
Я закусил губу. Честно сказать, на фоне новой информации мои недавние переживания как-то сразу показались мне какими-то мелкими и никчемными. Не похоже было, что парень сочиняет. Оставался вариант, что он прост о сбежал из дома и бродяжничает, но в это мне как-то слабо верилось. Тем более рано или поздно малолетние бродяжки оказывались как раз в детдомах.
— Сам-то пензенский? — спросил я
— Угу, кривозеровский. У нас свой дом был, два года назад в пожаре сгорели и мамка с папкой, и бабушка. Они пили до ночи, а я спал уже. Проснулся от дыма, ну и сиганул в окошко в одних трусах. Никого из родни у меня не осталось.
Кривозерье было западной окраиной Пензы, и частных секторов там хватало. А в таких микрорайонах и пьющих всегда было предостаточно, так что эта история не выглядела удивительной. И всё равно парню не позавидуешь, да и его родным, заживо сгоревшим, само собой.
— А что вас, в детдоме, плохо кормят?
Марат болезненно поморщился, глядя в сторону.
—
Он замолчал, но я его подбодрил:
— Чего там старшие чудят? Еду отбирают?
Мальчишка кивнул и шмыгнул носом, глядя себе под ноги.
— Я поначалу не хотел отдавать, так они мне юшку пустили.
И снова шмыгнул, на этот раз вытерев нос рукавом видавшей виды курточки.
Я вздохнул. К сожалению, в этой схеме с дедовщиной ничего нового нет. Всё начинается с таких вот детдомов и интернатов, продолжается в армии, а зачастую в местах не столь отдалённых. Хорошо если педагоги и воспитатели попадутся нормальные, в противном случае ребятня устанавливает свои правила, где прав сильный. Такая вот республика ШКИД.
— Ну а вообще, как там житьё? Если бы не старшие ребята, то было бы не всё так плохо?
Марат пожал плечами.
— Ну… Наверное.
— А как вашего директора звать?
Парнишка поднял на меня испуганные глаза:
— Вы что, хотите ей на меня нажаловаться?!
— Нет, конечно, с чего ты взял… Просто хочу посмотреть, что из себя представляет ваш детский дом, может, помочь чем-то получится. Если боишься, я даже не скажу, что знаком с тобой.
— Тогда ладно, — согласился пацанёнок и даже сделал попытку улыбнуться. — Виктория Павловна директора нашего звать. Она строгая.
— Учту, — тоже улыбнулся я.
На том мы и расстались. Я снова купил себе кулёк клубники, причём это была последняя и частично не такая крупная, как в прежней партии, но это меня отнюдь не расстроило. В моей голове бурлили мысли о том, как помочь воспитанника детского дома. По-любому детдом финансируется если и не по остаточному принципу, то уж никак не завален денежными средствами.
В пятом часу вечера позвонила вернувшаяся домой из института Марина.
— Ну что, чем всё закончилось? — спросила она дрожавшим от напряжения голосом.
— Да ничем, — ответил я. — Только начали меня обсуждать, как Артамонова куда-то срочно вызвали. Вернулся сам не свой и заявил, что обсуждение моего личного дела отменяется. В чем причина — можно только гадать.
— Ой, надеюсь, всё обошлось, и что я не зря…
Она осеклась, а я переспросил:
— Что не зря?
— Да нет, это я так… Я очень рада, что тебя не выгнали из комсомола!
Так я и не вытянул из неё, что она сделала «не зря». Зато позвонившая полтора часа спустя Нина всё мне объяснила.
— Представляешь, — с задором говорила она в трубку, — в редакцию позвонила какая-то Марина из Пензы, попросила соединить её с журналистом, который писал про тебя материал. Я как раз была в отделе, её соединили со мной, и тут я узнаю, что над тобой собираются устроить судилище. Причём из-за моей статьи. Кстати ты почему сам не позвонил, не сказал, что там такое у вас в Пензе творится?
— Была мысль, — честно сказал я, — но решил не звонить. Это было бы похоже на просьбу о помощи, а я привык решать проблемы сам.