Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая
Шрифт:
Первым делом провёл собственную диагностику, ожидаемо обнаружил цирроз. С этого и придётся начинать лечение, а потом уже всё остальное. Превратить печень из куска фиброзной ткани в практически новую — это стоило мне перекачки всей моей энергии. Почти всей. Закончив работу, я сполз на пол и минуты три лежал с закрытыми глазами, чувствуя запашок из стоявшей рядом под постелью «утки». На вопрос Шкуриной, что со мной случилось, я, едва шевеля губами, ответил, чтобы она за меня не волновалась и не вздумала звать сестру. После чего запустил руку в карман халата и вытащил оттуда плитку шоколада «Сказки Пушкина». Дрожащими пальцами вскрыл упаковку, отщипнул сразу ряд из трёх долек и отправил
— Поздравляю, Надежда Петровна, у вас новая печень.
— Как? — не поняла она, недоумённо заморгав сморщенными, с редкими белесыми ресницами веками.
— Так, я вам привёл её в порядок. Но если будете пить, как раньше — то жить вам недолго, у вас и без печени целый букет. И очень вас прошу, то, что здесь сейчас произошло — только между нами. Я применял экспериментальный метод лечения, если моё начальство узнает… Обещаете молчать?
— Обещаю, — прошептала она и вперилась в меня слезящимися глазами с таким видом, будто увидела сошедшего с иконы святого.
Мне показалось, она сейчас перекрестится, но нет, обошлось. Я повернулся и ушёл. А вернулся через три дня. Шкурина всё ещё находилась в реанимации, но готовилась к переводу в обычную палату. Взятые позавчера печёночные пробы показали удивительный результат, впрочем, удивили они всех, только не меня с Надеждой Петровной. Мы с ней выглядели как два заговорщика, когда я снова её проведал.
На этот раз она лежала в палате одна — соседка вчера, увы, ушла в мир иной. Честно говоря, я подумывал и ей помочь, когда брался за Шкурину, но там бабульке было под девяносто, и состояние организма оставляло не то что желать лучшего, а надеяться, что она отойдёт без мучений, не выходя из медикаментозного сна. Так оно и случилось. В любом случае, я не мог между ними разорваться и выбрал тот вариант, который предлагал чуть больше шансов. А от смерти бабули, кажется, вздохнул и персонал, и её родственники, проехавшие сегодня с утра забирать тело из морга.
Хоронить старушку повезли в её родную деревеньку. Ну а что, лежать на деревенском погосте, практически на природе, всяко приятнее, нежели гнить на тесном городском кладбище, где меж могил бродят неугомонные цыганки со своими отпрысками. Понятно, что покойнику до лампочки, он уже на небесах, но я вот со стороны ещё живого чисто умозрительно представляю погост как нечто тихое и спокойное, с берёзками и ветром из полей, доносящим запахи полыни и прочих трав нашей лесостепи.
— Надежда Петровна, — обратился я к женщине, встав возле её постели. — Вы хотите навсегда отказаться от водки и прочих горячительных напитков?
Она непонимающе часто-часто заморгала.
— Это как?
— Просто вы не будете хотеть пить, от одного запаха вас будет мутить. Я введу вас в гипнотическое состояние, выйдя из которого, вы навсегда откажетесь от этой дряни, которая едва не утянула вас на тот свет.
Женщина крепко задумалась, закусив нижнюю губу и глядя в окно, за которым на ветвях деревьев пробивались почки, затем перевел взгляд на меня.
— Вот ведь странно… После того, как вы мне это сказали, мне почему-то очень сильно захотелось выпить. Вот прям до судорог, как перед смертью.
— Я бы, может, и налил вам стакан в нарушение всех внутренних больничных уставов, как говорится, на посошок, но вы под капельницей, принимаете препараты, не совместимые со спиртным, так что…
Я со вздохом развёл руки в стороны. Она тоже вздохнула.
— А я ведь все эти годы утешение находила в вине, а теперь что мне заменит его, чтобы я всё время о своём Сашке не думала?
— Может, к Богу обратиться? —
— Почему же, не заклятая, меня в детстве бабка моя крестила, ещё до войны. А идея и впрямь неплохая. Только, боюсь, родные мои будут против, начнут палки в колёса вставлять.
— Что ж они у вас, не люди, что ли?
— Э-э, сынок, там такие персонажи есть…
— А что, если вам уехать из Сердобска?
— Куда ж я поеду?
— Есть у меня в Пензе знакомый священник, он мне кое-чем обязан, я могу попробовать уговорить его пристроить вас куда-нибудь. Женских монастырей в области у нас нет, но может найти какую-нибудь непыльную должность при храме. Как вам такой вариант?
Я увидел, что глаза её загорелись, она часто-часто закивала:
— Согласная я, ежели так получится, согласная.
— Вот и славно! — искренне обрадовался я, впрочем, ещё не уверенный, что затея с Мелхиседеком выгорит. — А теперь что, кодируемся?
Так вот я и закодировал не свою, но в то же время ставшую моей пациентку. А на следующий день уже звонил секретарю Пензенской епархии Андрею Николаевичу, в первую очередь поинтересовавшись здоровьем Владыки и попросив выяснить, не сможет ли Мелхиседек принять в услужение или найти какую-нибудь должность для пожилой женщины, желающей на старости лет послужить Богу. Андрей Николаевич просьбе не удивился, мы договорились созвониться завтра, и попрощались. На следующий день я снова набрала секретариат.
— Я поговорил с Владыкой, — сказал Андрей Николаевич. — Он не против помочь вашей знакомой, пусть она подъезжает в епархию, найдёт в секретариате меня, я всё устрою.
Так вот я и помог своей нечаянной пациентке не только вернуть здоровье (во всяком случае, ускользнуть из лап смерти), но и достойно прожить остаток своих дней. Во всяком случае, я искренне надеялся, что дни свои женщина проживёт в благости и тихо скончается в преклонном возрасте.
Устроили Надежду Петровну в церковную лавку при Успенском кафедральном соборе торговать свечками и прочими православными аксессуарами типа календарей с житиями святых. С жильём тоже поспособствовали, выделили полуподвальную комнатушку при епархии. И с питанием не обижали — кормилась она на той же кухонке, где готовили обеды Владыке, Андрею Николаевичу и прочим приближённым к Его Преосвященству.
Правда, вместе с ними приходилось теперь придерживаться строгих церковных постов, но это Шкурину ничуть не смущало — сам у бывшей пациентки интересовался её житьём-бытьём во время одного из визитов в Пензу.
А следующим после Надежды Петровны, кому я помог при помощи ДАРа, стал полуслепой сосед Пётр Валерьяныч, или просто дядя Петя. Жил он вместе с такой же пожилой супругой Лукерьей Дмитриевной по нашей стороне улицы, в соседнем доме. Молодым парнем застал Гражданскую, ловил банду Антонова в тамбовских лесах, работал на сердобском обозостроительном заводе. Да, был и такой когда-то… Повоевал и в Великую Отечественную, заслужил орден и несколько медалей. После войны снова на заводе трудился, который в 50-е начал выпускать мебель. Мебельщиком Валерьяныч оказался от бога, даже выйдя на пенсию, продолжал трудиться и по сей день. Вот только правы глаз начал его подводить, зрение с годами становилось всё хуже и хуже. Ходил к врачу, обследовали, поставили диагноз — катаракта. Сказали, что нужно менять хрусталик. Вот только в Пензе такие операции не проводили, делали их в Московской научно-исследовательской лаборатории экспериментальной и клинической хирургии глаза под руководством знаменитого офтальмолога Святослава Фёдорова. А очередь туда была на три года вперёд. Валерьяныч только рукой махнул, мол, и с одним глазом проживу.