Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая
Шрифт:
Вот я и подумал, что пора бы поэкспериментировать и в области офтальмологии. И как-то в воскресенье, завидев утром дядю Петю выходящим из калитки на улицу, я распахнул форточку и окликнул его.
— Чего тебе, Арсений? — крикнул он в ответ.
В руке мебельщик держал бидон, похоже, собрался за молоком. Неподалёку три дня в неделю по утрам приезжала автоцистерна, к которой тут же выстраивалась очередь желающих прикупить молочка с утренней дойки.
— Дядь Петь, ты за молоком?
— За ним, — подтвердил он.
— Тогда ступай, а как
— Это зачем? — с подозрением поинтересовался он.
— Секрет, — ухмыльнулся я. — Приходи, не пожалеешь.
Он пришёл через сорок минут. Я невольно вгляделся в его правый глаз, в котором зрачок был не чёрным, а мутно-серым.
— Ну, чего звал-то?
— Проходи в комнату, садись. Чай будешь?
— Чай? А не откажусь. Может, и варенье есть?
— Есть, дядь Петь, для тебя всё есть.
Поставил на стол и варенье двух видов, и сухари с сушками, и печеньки. Валерьяныч попросил чайку покруче ему заварить, и в чашку потом положил четыре ложки вишнёвого варенья. Пил с сухарём вприкуску, макая его в кипяток, мол, зубов осталось наперечёт.
— Как твой глаз, дядь Петь? — наконец спросил я.
— Правый-то? А чего ему будет… Почти не видит, так я уж привык.
— И в Москву в очередь так и не встал?
— Не-а, пока до меня очередь дойдёт — я уже в ящик сыграю. Да и, слышал, не всегда операции удачно проходят. Ещё совсем слепым сделают. Есть один глаз — и слава богу.
— А давай-ка мы, дядь Петь, попробуем вернуть зрению твоему глазу.
Валерьяныч аж поперхнулся чаем. Откашлявшись, спросил:
— Это как? Без очереди меня в Москву пропихнёшь?
— Да без Москвы обойдёмся. Буквально несколько минут, хуже точно не будет.
Он с сомнением посмотрел на меня.
— Это что ж за операция такая, а? У тебя инструменты есть вообще?
— Не нужны они мне, я постараюсь вернуть тебе зрение по нестандартной методике, которой пользуются в восточной медицине. Ты даже ничего не почувствуешь. Ты закроешь глаз, а я просто приложу палец к веку. Разве что исходящее от пальца тепло ощутишь.
— Чудно, — хмыкнул Валерьяныч, и отодвинул пустую кружку. — Ну если, говоришь, хуже не будет, то давай попробуем. Может и правда толк какой будет. На диван идти ложиться или как?
— Да можно и на диван, а можешь и на табуретке остаться сидеть, мне без разницы.
— Да нет, лучше на диван, а то ан табуретке вообще как-то несерьёзно. Я усмехнулся про себя. На антураж мне было плевать, но если клиенту так комфортнее — то пусть ложится на диван.
Лёг, руки вытянул вдоль туловища, посмотрел на меня.
— Закрывай глаза, дядь Петь, и не дёргайся, даже если что-то почувствуешь. Но уверяю, что больно не должно быть.
— Смотри, паря, не набедокурь, — снова предупредил Валерьяныч и закрыл глаза.
Конечно, я ни разу не офтальмолог, но всё-таки за столь долгую карьеру много чего нахватался в других областях медицины. На всякий случай пару дней назад проконсультировался у «глазника» из поликлиники,
Я и не собирался проводить замену хрусталика — где бы его ещё взять. Будем работать с тем, что есть. Надеялся на то, что мои верные «паутинки» сами поймут, чего я хочу, и выполнят в точности поставленную перед ними задачу. А им предстояло не что иное, как вернуть помутневшему хрусталику прежнюю прозрачность.
Мысленно призвав на помощь высшие силы, я активировал браслет, приложил указательный палец к веку пациента, чуть-чуть надавив на него, чтобы лишь почувствовать тактильный контакт, и закрыл глаза. Это помогало быстрее отрешиться от окружающей действительности, погрузившись в исцеляющее безвременье. Главное — чтобы Валерьяныч не вздумал дёргаться, да никто в дом в этот момент не стал ломиться, отвлекая меня от столь важного процесса.
Как я задумывал — так и произошло. «Паутинки» сами разобрались, чего я от них хочу, и споро принялись за работу. При желании я мог увидеть в деталях, как происходит восстановление хрусталика, но не стал себя лишний раз утруждать, доверившись «самонаводящемуся» ДАРу Рафаила.
На всё про всё ушло девять минут. И сил оказалось потрачено чуть ли не по минимум, чувствовалось лишь лёгкое головокружение.
— Ну что, дядь Петь, я закончил, можешь открывать глаза.
Тот это сделал не сразу, и открывал медленно, осторожно. Наконец открыл полностью, поморгал, глядя перед собой, перевёл взгляд на меня. Закрыл правый глаз ладонью, убрал ладонь, снова закрыл, снова убрал. Я смотрел на все эти манипуляции со снисходительной улыбкой.
— Это как так? — непонимающе уставился он на меня обоими здоровыми глазами.
— Видит глаз? — спросил я.
— Дык… Видит, — подтвердил Валерьяныч. — Даже лучше, чем раньше. Ты чего сделал-то, милок?
— Хрусталик почистил, — не удержался я от смешка. — Теперь тебе ни в какую Москву ехать не нужно.
Пётр Валерьяныч принял сидячее положение, помолчал, видимо, подбирая какие-то слова, а затем хлюпнул носом. Когда его глаза увлажнились, я сразу вспомнил Семибратова — тот так же рыдал от счастья. Впрочем, на их месте я, глядишь, тоже не стал бы сдерживать эмоции. Пожилым свойственна сентиментальность, в том числе по отношению к себе любимым, а я хоть телом молод, но прекрасно помню, сколько лет мне на самом деле.
Дядя Петя явно смущался своих слёз, смахнул их с выцветших ресниц тыльной стороной ладони, шмыгнул носом. Встал и крепко меня обнял.
— Спасибо тебе, Сеня!
Спровадив донельзя счастливого соседа, я подумал, что могу вернуть полноценное зрение тысячам людей. Может быть, совсем уж слепым помочь и не получится, а вот таким, как Валерьяныч, при этом не затрачивая особо много сил и времени… Да уж, эдак. Если всем катарактникам и прочим глаукомникам нашей страны решу помочь, то на это уйдёт вся моя жизнь. Или, может, ограничиться Пензенской областью?