Второе пришествие
Шрифт:
– В самом деле, просто ерунда, - подыграл ему Введенский.
– Но все же просвети, если они применят оружие, нас же положат всех в течение пары минут.
В комнате воцарилась тишина, все смотрели только на Бурцева.
– У нас тоже припасено оружие. Конечно, наш арсенал с их не сравнить, но это все же лучше, чем ничего, - произнес Бурцев.
– Но если обо стороны применять оружие, это будет настоящим побоищем, - похолодел Введенский.
– А что ты хочешь, мы же не в игрушки играем. Когда ты присоединился к нам, ты знал, на что шел.
– Знал, - признал Введенский.
– И
– За твои надежды я не отвечаю, дорогой друг, - едко сложил губы Бурцев.
– Да и не мог ты всерьез так думать. Ты же историк, кому как не тебе знать, чем завершаются подобные противостояния. Победа не дается легко, когда имеешь дело с таким противникам. Дай им волю, они половину человечества уничтожат ради сохранения своей власти и привилегий. Мы уже беседовали с тобой на эту тему: без крови тут не обойтись. Я согласен с тем, что ее должно быть как можно меньше. Но не все зависит от нас.
– Бурцев на некоторое время замолчал.
– Кто-то из тех, кто находится среди нас, скоро погибнет. Может, ты, Марк, может, я, а может мы оба. Вполне вероятно, что кто-то живет последние часы на земле. И ничего, дорогой друг, с этим не изменишь. Хочешь, открою маленький секрет, перед тем, как прийти сюда, я немало читал о жизни и смерти, о том, что нас ждет после нее. Ведь она с каждым днем становилась все более реальной.
– И как помогла тебе такая литература?
– с интересом спросил Введенский.
– А вот сижу и думаю сейчас над этим вопросом. И не могу найти ответ. По крайней мере, радует, что по многим свидетельствам жизнь смертью не кончается. Хотя, кто знает, может быть лучше, если бы кончалась. Раз - и все как отрезало. Мне кажется, сама по себе смерть не страшна, страшно ее ожидание, предчувствие, понимание неизбежности. А когда она приходит, все страхи умирают вместе с ней. А вот в том, чтобы быть мертвым, нет ничего ужасного.
– Как-то мрачно это звучит, - заметил Введенский.
– Это уже вопрос вкуса, - неожиданно улыбнулся Бурцев.
– Для одних мрачно, для других, наоборот, светло. Знаешь, японские самураи перед тем, как отправиться на опасное задание, где были все шансы с него не вернуться, или на битву, писали стихи, где подводили итог своей жизни или отражали свой взгляд на ее. Вот и мне захотелось это сделать.
– Ты написал стихотворение?
– удивился Введенский.
– Впервые в жизни. Никогда не предполагал, что сумею это сделать. А вот получилось.
– Прочтешь?
– Кто не умеет умирать,
Тот не умеет жить.
Смерть многое дает познать
И много сотворить.
Я выбрал путь, ведущий к ней,
Возьми меня и вынь,
И горло хоть свинцом залей
Прославлю смертью жизнь.
Ну как?
Введенский ощутил волнение, не потому, что ему очень понравилось стихотворение, он понял, что его друг выразил в нем самое сокровенное.
– Ты сказал самое важное, - произнес Введенский.
– Только это и имеет значение. А все остальное постольку поскольку.
Внезапно дверь отворилась, и в комнату ворвалась Вера. Она явно была чем-то сильно взволнованна.
– Что случилось?
– почти в унисон спросили Введенский и Бурцев.
– Только что звонил мой отец. Буквально
– Андрей Григорьевич, новый патриарх?
– недоверчиво произнес Введенский.
– Да, - подтвердила Вера.
– Он еще что-нибудь сказал?
– поинтересовался Бурцев.
– Категорически приказал мне вернуться немедленно домой.
– Ну и...
– протянул Введенский.
– Я отказалась. Я выбрала свою дорогу.
83.
Прогнозы Бурцева стали сбываться уже со следующего утра. Число полицейских и представителей других спецслужб, блокирующих подходы к баррикаде, заметно возросло. Изменилось и их поведение, оно стало более агрессивным. На крышах впервые появились снайперы, которые и не скрывали своего там присутствия. Наоборот, вели себя так, чтобы на них постоянно обращали внимание. Не трудно было догадаться, что это делалось с целью психологического воздействия.
Введенскому стало не по себе, его преследовали плохие предчувствия. Из головы не выходили слова Бурцева о том, что совсем скоро многие их тех, кто находятся здесь, погибнут. Но никто не в состоянии предсказать, кому выпадет подобная участь. А если этим человеком буду я, словно барабанная дробь билась в мозгу одна и та же мысль.
Введенский находился неподалеку от Бурцева и видел, как он отдает распоряжения. Внешне его друг выглядел спокойным, но он хорошо знал его манеру поведения и видел, что тот встревожен.
Неожиданно Бурцев обратился к Введенскому.
– Мы раздаем оружие. Ты хочешь получить?
– Дима, ты же знаешь, я никогда не стрелял, не умею с ним обращаться. Какой в этом от меня толк.
Бурцев, соглашаясь, кивнул головой.
– Знаю, Марк. Просто считал своим долгом тебе это предложить.
– Полагаешь, оно сегодня пригодится.
Бурцев посмотрел на крышу дома, на которой сидели снайперы.
– Почти не сомневаюсь. Давай на всякий случай попрощаемся.
Введенский вдруг ощутил, что вот-вот заплачет. Бурцев заметил это состояние друга, и его глаза тоже увлажнились.
– Хочу, чтобы ты знал, я всегда любил тебя, - произнес Бурцев.
– Я тоже люблю тебя, Дима.
Они обнялись.
– Ну, все, Марк, объяснение состоялось. А теперь занимай свое место. С минуту на минуту эти ребята пойдут на штурм. Уж поверь мне. Я их поведение за эти дни хорошо изучил.
Введенский смотрел сквозь прорезь в баррикаде на шеренги полицейских. Точнее, их самих не было видно за выставленными вперед щитами. Невольно он думал, что это напоминает легионы Древнего Рима, его воины тоже выставляли их перед собой. Сколько времени прошло с тех пор, а так мало все изменилось. Люди, как и встарь бесконечно противостоят друг другу. Но при этом далеко не всегда осознают, чем вызвано это противоборство. И разве нет способа обойтись без него, договориться мирно по всем спорным вопросам. История давно доказала, что на самом деле, это не столь сложно, как представляется многим. Когда начинался переговорный процесс, часто удавалось достичь согласия по казалось бы самым противоречивым вопросам. Но сейчас никто не собирается это делать, а это означает одно: совсем скоро прольется кровь. И, возможно, его.