Второе пришествие
Шрифт:
– Трудно сказать, скоро узнаем.
– Да, скоро, - согласился Бурцев. Есть информация, что режим готовит последний и решительный бой. Впрочем, это понятно и без информации, в таких делах последний и решительный бой бывает всегда. Вот я и тревожусь, как мы его встретим. Дело-то наши не так замечательны, как мы все надеялись.
– О чем ты?
– Я рассчитывал на большую поддержку жителей города. Да и страны. А люди предпочитают наблюдать. Просто нация наблюдателей. Это-то и печально. Поэтому для нас может стать гибельной любая слабинка.
Введенский вспомнил слова Галаева, тот тоже говорил о пассивности и безразличие людей.
–
– Ну, ж нет, - решительно произнес Бурцев.
– Если они пассивны, это их дело. Этот режим должен быть повержен при любом раскладе. Наш президент мне напоминает царя Ирода, я недавно перечитал о нем. Большой был негодяй, скажу я тебе. А если большинство не желают ничего предпринимать, мириться с существующим положением вещей, тем хуже для них. Обойдемся своими силами.
– А что будет после нашей победы с этим молчаливым большинством?
– поинтересовался Введенский.
– А что с ним должно быть?
– удивился Бурцев.
– Будет продолжать жить, как и жило, только уже в другой стране, по другим правилам. Этих людей не перевоспитать, но их можно заставить действовать по иному, если изменить среду. Разве я не прав?
– Прав, - с облегчением произнес Введенский, вспомнив об ответе Галаева на аналогичный вопрос.
Наступил вечер. Введенский шел по коридору в комнату, где спал, как внезапно услышал шум голосов. Неясный гул раздавался из комнаты, мимо которой он проходил. Он отворил дверь и увидел несколько десятков людей, которые сидели вокруг Иисуса. Рядом с ним расположилась Мария Магдалина.
Введенский вошел в комнату. Так как свободных стульев не было, пришлось сесть на пол. Впрочем, подобным образом расположилась большая часть присутствующих.
Судя по обрывкам фраз, которые успел услышать Введенский, шла весьма оживленная дискуссия.
– Но ведь то, что вы говорите, сильно отличается от того, что нам проповедуют с амвона, - произнес один из присутствующих.
– Мои родители глубоко верующие люди. И меня приучали к религии. Поэтому я неплохо знаю многие каноны. А то, что вы проповедуете, никак в них не вписывается. Хотя вы уверяете нас, что являетесь главой одной из ближневосточных христианских церквей.
– Согласен с вами, молодой человек, что мои слова сильно отличаются от привычной христианской догматики, - проговорил Иисус.
– Но ведь прошло уйму времени с тех пор, как ее утвердили, а все должно развиваться, в том числе и религия. Представляете, как сильно изменилась за это время наука, какой огромный путь она прошла. Но почему-то считается, что догматика должна быть неизменной, данной раз и на все времена. Эта может быть самая вредная мысль, что когда-то возникала в головах людей. Меняться должно все. Мы у себя пришли именно к такому выводу. Если Иисус, придя в этот мир, сильно его изменил, то почему кто-то решил, что больше он не требует перемен. Это заблуждение. Ведь при таком взгляде невозможно использовать накопленный опыт. А он же огромный, но лежит без применения.
– И в чем этот опыт, по-вашему, состоит?
– прозвучал чей-то вопрос.
– Мы здесь собрались, чтобы отстаивать свободу, которую похитили у нас властители этой страны. Но не так ли похищают ее священники, принуждая вас верить в Бога так, как они считают нужным.
– Но они же нас учат по писанию?
– прозвучало возражение.
– Писание изложено в книгах. Но в мире написаны миллионы книг. Почему из этой гигантской массы нужно выделять
– Так все же человека создал Бог или он произошел от обезьяны?
Иисус улыбнулся.
– Поймите, друзья, нет большего невежества, чем противопоставлять религию и науку. Противоречия между ними возникают лишь в умах ограниченных людей. Я не стану вам отвечать на этот вопрос, скажу лишь одно: Бог для своих целей может выбрать любой механизм. В том числе сотворить человека из обезьяны. Эволюция нисколько не противоречит божественному замыслу, он может использовать для своих созидательных целей в том числе и ее. Что Он и делает.
– Но если религия - это не догмы, во что же тогда верить?
– А верить ни что и не надо. Вера - одно из самых отвратительных и убогий занятий на земле. Никем так легко манипулировать, как верующим. Можно не верить в Бога, но любить чистой любовью, и тогда Бог сам придет к человеку. Тот, кто любит, устанавливает с Ним связь, а если нет любви, то никакая вера это не сделает, хоть молитесь целями днями. Бог посылает вам одно послание: будьте свободны и никому не отдавайте свою свободу, чтобы вам за нее не обещали. Тот, кто идет на такую сделку, теряет связь с Богом, но попадает в зону владения Дьявола. То, что вы все тут делаете, как раз и означает, что вы стремитесь вырваться из под его власти и вернуться в мир Бога. Вы должны понимать, что ваша борьба имеет божественный смысл, вы не просто пытаетесь свергнуть преступный режим, но вернуть себя, страну в сферу любви и гармонии.
– До этого уж больно далеко!
– раздалась реплика.
– Далеко, - согласился Иисус.
– Но надо же идти в эту сторону, а не противоположную. Будьте сами себе священниками, каждый свой шаг сопрягайте с Богом - одобрил бы Он его или нет, и тогда увидите, как все начнет меняться и с вас и вокруг вас. В религии всегда должна побеждать жизнь, а не окаменелость, поэтому никогда не бойтесь выходить за кем-то очерченные границы. Помните, как говорил Блаженный Августин: "Люби Бога и делай, что хочешь". Лучше и не скажешь. На сегодня это, друзья, все. Пора всем отдыхать.
Все потянулись к выходу. Введенский встал с пола. У него возник импульс подойти к Иисусу и обсудить только что им услышанное. Он посмотрел на Него и передумал, Он показался ему утомленным. Введенский вышел со всеми.
81.
Большую часть времени Введенский проводил в одиночестве. Он и сам до конца не понимал причину такого своего поведения. Но его даже с Верой не очень тянуло общаться. Держался он в стороне и от Иисуса. Впрочем, приблизиться к Нему было не просто, так как Он почти все время был в окружении людей. Но Введенский понимал, что дело все же не в этом. Им овладело странное состояние, которое он впервые пережил в детстве, когда не хотелось никого ни видеть, ни слышать, а лишь быть с самим собой. И потом оно возвращалось еще пару раз.