Второе пришествие

Гурвич Владимир Моисеевич

Обычно именно в эти периоды с ним происходили важные переломы, что-то менялось тогда в его сознании, в его представлениях о мире и о себе. Из этого состояния он выходил обновленным. Было бы преувеличением утверждать, что он кардинально изменялся, но его не оставляло ощущение, что всякий раз начинается новый этап жизни. И так оно и бывало. После такого очередного отторжения от мира он расстался с религией, почувствовал, что не может больше верить так же, как верит отец. И что ему нужно искать свой путь к Богу. Или от Бога. Он до сих пор конца не разобрался в этом вопросе.

Вот

и сейчас Введенский чувствовал, как что-то происходит в нем. Но разобраться, что именно, никак не мог. Слишком много было противоречивых чувств и мыслей. Его не оставляло ощущение, что он должен будет поставить какую-то важную точку. Но на чем? Это было не ясно. Но он предчувствовал, что, возможно, жизнь это сделает за него сама. Или, по крайней мере, подведет его к той черте, за которой ему станет многое ясно. Пока же оставалось ждать и наблюдать за тем, что происходит вокруг.

А вокруг него ситуация явно накалялась. Каких-то особо острых событий не происходило, но царившее повсюду напряжение усиливалось с каждым днем. Правда, один эпизод произвел не только на Введенского, но и на многих других сильное впечатление. Во время одной из стычек с полицией раздался выстрел; молодой полицейский скорей всего с испуга выстрелил в защитника баррикады, тяжело его ранив. Введенский находился неподалеку от места, где это случилось, и видел все хорошо.

На звук выстрела почти мгновенно примчались Симон Кананит, Галаев с несколькими своими людьми. Апостол, размахивая кинжалом, налетел на полицейского. У него отняли пистолет, затем его начали избивать.

Товарищи полицейского находились на некотором расстоянии от него и не успели придти ему на выручку, так как его быстро перетащили через баррикаду.

– Судить его!
– закричали сразу несколько человек.

Ранение защитника баррикады было тяжелое, его тут же понесли на операцию. Озлобление против молодого парня в полицейской форме быстро нарастало. Тот же затравленно смотрел на беснующуюся толпу.

К нему подбежал Симон Кананит и стал размахивать перед его лицом кинжалом.

– Римлянин!
– вдруг закричал он.

Вряд ли многие поняли, что означает этот вопль, но он еще больше возбудил толпу. Вперед выскочил Галаев.

– Будем судить его. Все видели, что он совершил?

– Все!
– раздался дружный ответ.

– Считаю, он заслуживает смерть!
– провозгласил Галаев. - У кого есть еще мнения?

Несколько голосов почти в унисон закричали: "Смерть".

– Я заколю его, - вызвался Симон Кананит.

После короткого колебания Галаев кивнул головой.

– Давай. Все согласны?
– обратился он к окружающим.

Не столь уже дружно, но все согласились. По крайней мере, никто не выступил против такого решения.

Апостол сделал шаг к полицейскому, у которого от ужаса едва не вылезли глаза из орбит.

– Симон!
– раздался громкий и требовательный голос.

Апостол замер на месте и медленно стал поворачиваться.

– Симон, - уже немного мягче произнес Иисус, - разве я тебе этому учил?

Симон молчал, лицо апостола отражала происходящую в его душе борьбу.

– Он тяжело ранил одного

из наших, Учитель, - проговорил Симон Кананит.

– Это не причина, чтобы его убивать самого. Ты видел, что на него напали, а он защищался, то есть спасал свою жизнь. Пусть каждый представит себя на его месте и скажет себе, насколько виноват этот человек. Если он достоин суда, то справедливого, а не расправы под влиянием гнева. Ты забыл Кананит, к каким последствиям привели твои товарищи зелоты иудейский народ, ты хочешь, чтобы и тут повторилась та же трагедия. Ты так ничего и не усвоил. Значит, все мои усилия оказались напрасными, ты только делал вид, что изменился, что проникся духом любви и милосердия. Мне грустно, очень грустно.

Сгорбившись, Иисус медленно побрел в сторону дома. Вслед за ним последовали апостолы. Все молча провожали их взглядами.

Симон Кананит нерешительно топтался на месте, явно не представляя, на что решиться. Внезапно с громким криком: "Раби" бросился за Иисусом.

– Отведите этого парня в дом, - хмуро приказал Галаев.
– Потом с ним разберемся.

82.

Введенский неожиданно для себя решил выйти из самоизоляции. Почему пришло к нему такое решение именно сейчас, он точно сказать не мог. Он вообще в последнее время плохо понимал мотивы своих поступков. Сначала его это беспокоило, потом прекратило беспокоить. Раз так происходит, значит так это и надо. А ему остается одно - выполнять поступающие указания.

Он решил отправиться к Бурцеву, с которым не общался несколько дней. Тот сидел в окружение нескольких своих ближайших сторонников, все уткнулись в компьютер и что-то внимательно изучали.

– Марк, хорошо, что пришел, - приветствовал его Бурцев.
– Ты словно бы где-то растворился.

– Решил провести некоторое время в кампании с самим с собой, - ответил Введенский.

– Тоже нужное дело, - одобрил Бурцев.
– А мы изучаем последние новости.

– Что-то есть интересное?

– Есть. Сегодня прошло заседание Совета Безопасности. По его итогам принято решение о необходимости стабилизации возникшей ситуации.

– Что это означает?

– Я думаю, это означает одно: готовятся решительные меры. Больше они не желают с нами либеральничать.

– И как это будет выглядеть?
– Введенский почувствовал волнение.

– Точно сказать невозможно. Но готовиться следует к самому страшному. Эти люди не простят нам пережитого ими страха.

– Что же делать будем мы?

– Обороняться всеми имеющими у нас силами.

– Но у них оружие. Они могут его применить.

– Могут и скорей всего применят. Так что готовься, Марк.

– Каким образом?

– Хотя бы морально.

– Ты хочешь сказать, что бы я был бы готов умереть.

Бурцев пристально посмотрел на Введенского.

– А хоть бы и так. Это игра со смертью. Боишься ее?

– Боюсь, - не стал юлить Введенский.

– Все боятся. Только одни способны преодолевать этот страх, а других он целиком захватывает. В этом все и отличие. Видишь, какая малость, - усмехнулся Бурцев.