Второе пришествие

Гурвич Владимир Моисеевич

– Похоже на правду. Я хочу в самое ближайшее время вызвать его к себе. И потребовать, чтобы он раскрыл свои карты. А там посмотрим. Я не исключаю самых жестких мер, вплоть до лишения сана.

– Это мудро, Ваше святейшество.

– Попрошу вас, по-возможности отслеживайте ситуацию. И если будут достойные моего внимания новости, тут же сообщайте.

Чаров склонил голову вниз.

– Непременно так и поступлю.

– Я доволен вами, вы оправдываете мои ожидания.

Чаров ощутил, как всколыхнулось все внутри него. Такой похвалы от патриарха он не ожидал.

– Я очень ценю ваше благосклонное отношение ко мне. И готов служить вам и дальше.

– Вы знаете, какое

важное дело нам совсем скоро предстоит?

Чаров стремительно стал перебирать в памяти, что может иметь в виду патриарх.

– У нас много важных дел, - осторожно ответил он.

– Но это особенно важное, я связываю с ним много надежд. Скоро к нам прибудет шарф богородицы. Не мне вам говорить, что это одна из самых великих реликвий христианства.

– Разумеется.

– Мы должны по полной программе пропагандировать эту акцию. Я надеюсь на вас. Нам нужно консолидировать нашу паству, сплотить ее вокруг церкви. Мы вступаем в сложные времена, общество идет к противостоянию. И мы должны заявить о своей позиции. Но не прямо, а завуалировано. Нам надо отвлечь как можно больше людей от политической борьбы. Противопоставить тому, что назревает, свой идеал. Я ясно выражаюсь?

– Очень ясно, Ваше Святейшество.

– Был уверен, что вы меня поймете.

– Надо использовать все ваши возможности по полной программе. Об этом событии должны узнать все.

– Обещаю, узнают.

25.

Введенского просьба Иисуса познакомить с противниками режима несколько обескуражила. Как они отнесутся к такому странному персонажу? Тем более, в последнее время они стали гораздо осторожней и осмотрительней, власть усилила репрессии, стала гораздо чаще засылать в их ряды провокаторов и шпионов. Обе стороны готовились к решающей битве, а потому каждая усилила активность, понимая, что предстоит схватка не на жизнь, а на смерть. Не случайно Бурцев позвонил ему и предупредил, чтобы тот вел себя осмотрительно, не общался с кем попало, так как возможны провокации.

Этот разговор довольно сильно удивил Введенского, так как еще недавно Бурцев вел себя иначе, наоборот, постоянно сам провоцировал его, старался затащить в свои ряды. Но сейчас Дмитрий явно был встревожен, в его голосе даже прозвучали нотки опасения, чего раньше никогда не было. Введенскому стало тревожно, из контекста разговора можно было сделать вывод, что решающие события приближаются. И. возможен, любой их поворот.

Впрочем, то, что ситуация накаляется, Введенский мог понять и без разговора с другом. Это становилось ясным по накалу информационных передач на телевидении, той горы визгливой клеветы, которая обрушилась на оппозиционеров. Так как Введенский знал некоторых из этих людей, он понимал, какая наглая и беспардонная ложь несется с телеэкранов. Но он понимал и другое, что огромное число сограждан слепо верят этим инсинуациям. И готовы встать на защиту власти, которая их использует, как артисты кукольного театра своих марионеток. Что обещало впереди стране тяжелые испытания. И как в этот переплет вписать своего нового знакомого? Сможет ли он кардинально изменить ход событий? Остановить грядущее столкновение, обещающие пролития потоков крови?

Эта мысль все сильней захватывала Введенского. В какой-то момент даже стала казаться спасительной. Если кто-то и способен остановить грядущее столкновение противников, так только Он. Правда, по каким-то неведомым причинам, Иисус не смог или не захотел остановить тысячу других кровопролитий, включая две мировые войны. Не существует ли для Него прямого запрета вмешиваться в подобные катаклизмы? Иисус намекал

ему на это. Введенский тогда понял Его так: Он может участвовать в событиях, но не в состоянии их изменить. Все должно идти своим путем, как бы этот путь не был бы мрачен, ужасен, кровав.

Тут есть над чем задуматься; мир и Бог до какой-то степени существуют сами по себе, в автономном режиме. Это можно сравнить с родителями и ребенком; они его порождают, растят и воспитывают, но с какого-то момента он начинает жить самостоятельно в не зависимости от того, нравится ли им, как это он делает или нет. Это не означает, что не существует божественного вмешательства, но оно происходит совсем не так, как это, к примеру, рисует церковь и представляет большинство верующих. Люди как бы накапливают сумму прегрешений, а затем их ввергают в какую-нибудь очередную ужасную катастрофу, которая и выступает в роли наказания. Это может быть война, революция, наводнение, эпидемия, землетрясение, страшная авария, ошибочная социальная или политическая теория. Наша главная миссия и задача - учиться понимать язык божественных замыслов. Но если мы этого не делаем, то наступает расплата за такое пренебрежение.

Введенский грустно вздохнул. Увы, с учебой все обстоит предельно плохо. Именно потому и явился сюда Иисус, что люди ничему не научились, его проповедь оказалась бесполезной. Скорей, наоборот, она способствовала тому, что вместо постижения истины люди занялись возведением каменных стен для дома очередной бессмысленной религии. Зато она отвечала практически на все вопросы. Человек придумывает вероучения, чтобы облегчить себе жизнь, чтобы тяжкий путь познания заменить удобным набором догм.

Ладно, подумал Введенский, в любом случае, раз Иисус просит, он выполнит эту просьбу - познакомит с интересующими Его людьми. Вот только предчувствие шепчет, что польза это этой встречи будет сомнительная. Нет даже уверенности, что они найдут общий язык.

Введенский решил отправиться в клуб Бурцева без приглашения. Но едва он к нему подъехал, начались неожиданности. Он не сумел туда попасть. На его пути неожиданно появились двое молодчиков. Они с двух сторон схватили его, да так сильно, что ему стало больно.

– Что вы делаете?
– скорей даже не воскликнул, а простонал он.

– Куда путь держишь?
– спросил один из них.

– В клуб.

Ответ им явно не понравился.

– Зачем?

– Это мое дело.

Один из них ткнул кулаком его в живот. Сделал он это не сильно, зато профессионально, у Введенского на какое-то время сперло дыхание. И он стал жадно ловить ртом воздух.

– Зачем?
– повторил ударивший его вопрос.

– К Бурцеву, - не без труда проговорил Введенский.

– Зачем тебе Бурцев?

Введенскому очень хотелось сказать, что это не их собачье дело, но, помня только что полученные уроки, остерегся.

– Он мой друг.

– Не брешешь?

– Нет.

– Проверим.

Один из них скрылся в клубе, другой остался сторожить Введенского.

Через несколько минут появился Бурцев. Он несколько секунд внимательно смотрел на Введенского, словно не узнавая его, затем коротко, но повелительно бросил:

– Пропустите.

Они сидели в клубе за столом. Обычно тут было так много народа, что яблоку не негде было упасть. Но сегодня зал был полупустой. И это вызывало беспокойство у Введенского не меньше, чем только что завершившаяся сцена с охранниками.

– Что происходит, Дима? У входа охранники, а тут мало людей.

Бурцев как-то странно посмотрел на Введенского.

– Почему не предупредил меня о своем визите?

Вопрос удивил Введенского, раньше Бурцев не задавал его, а просто радовался его появлению.