Второе пришествие
Шрифт:
– Много людей живет в поселке?
– Двадцать восемь человек… – По напряженной паузе я понял, что затронул нелегкую для деда тему. Он помрачнел, но продолжил: – …жило до того, как прилетели гамадрилы. Сейчас восемнадцать осталось. Машку, свояченицу мою, забрали, то бишь Антошкину жену… внука старшего, еще двоих Прокофьевых. Кирюха, горячая голова, несколько раз порывался отправиться за ними. Еле отговорил, у него жена молодая и сыну полгодика. А вдруг не вернется?
Как объяснил Степан Макарыч, после той первой ночи жители поселка оставили дома и разместились в двух неприметных избах. Таким образом они пытались создать видимость, что
– Собак пришлось зарезать. Домашние все плакали. Но псы буквально с ума сходили, когда в небе появлялась «тарелка». Я уж не говорю о гамадрилах!
Дед замолчал, глядя, как легкий ветер крутит белые вихри поземки. В окне дома напротив показалось чье-то вопросительное лицо. Степан Макарыч поднял ладонь с зажатой между пальцев сигаретой, показывая, что все в порядке. Человек в окне с пониманием кивнул и скрылся за занавеской.
– Как у вас со связью? – спросил я.
– А никак. Телефон не работает. Радиостанция только шипит, даже радио не ловит. – Он усмехнулся. – Мне особенно досадно, что телевизор не показывает: новые серии «Следа» страсть как охота посмотреть. Люблю я про следствие и улики. – Послюнявив пальцы, он затушил окурок и тоже спрятал его в карман. – Куда направляетесь-то, Валерочка?
– На Улус-Тайгу.
Дед охнул:
– Поганое место. Гнездо их.
– Что там, Степан Макарыч?
– Я в бинокль смотрел, когда они прилетели позавчера. Аккурат перед тем, когда к нам гости пожаловали… Около девяти вечера в распадок за Тамаринской стрелкой с неба опустился корабль. Большой такой, весь в огнях, словно сказочный. Сел на землю и начал разъезжаться, раскладываться. Отсюда не видно, во что он превратился, хребет все закрывает. Только верхушка торчит. Блюдца возле нее все время взлетают и садятся.
Он поскреб грудь, словно заболело сердце. На лице отразилось мучительное выражение.
– Гадко на душе, Валерочка. Чувство такое, будто надолго они тут расположились и теперь нам придется все время жить в подвалах, а как раньше, уже не будет… Не кажется ли тебе, что конец света пришел?
– Ерунда, – отрезал я. – Нет никакого конца света. Лишь временные трудности.
Когда мы вернулись в дом, ни Кирюхи, ни Антона не было. К хозяйке на кухне присоединилась молодая женщина, очевидно та, которая занималась младенцем за перегородкой. Кирюхина супруга, девочка совсем… Я заглянул за печку, чтобы проверить, как там поживает Бульвум. Все-таки отвечаю за него перед этими людьми. Кто знает, что взбредет в голову этому чудовищу? Бластер, между прочим, до сих пор находится у него. Случись что – в два счета от дома останутся одни головешки.
Пришелец продолжал сидеть на сундуке у окна, поджав под себя ноги и скрывая лицо под капюшоном. Только теперь он был не один. Компанию ему составлял восьмилетний мальчуган Прокофьевых. Он расположился на половицах, задрав кверху изумленную мордашку и затаив дыхание. В полуметре перед его носом в воздухе плясал десяток игрушечных солдатиков.
Несколько
Однако Бульвум выбрал не самое подходящее время для развлечений. Вместо того чтобы сидеть тише воды ниже травы и скрывать свою необычность, устроил цирк шапито!
Я вернулся к входной двери и хлопнул ею, получше закрывая, сделав это намеренно громко. Бульвум метнул взгляд в мою сторону. Маршировавшие по воздуху солдатики попадали на пестрые лоскутные половики.
– Еще! – капризным голосом потребовал мальчуган. – Покажи еще!
Игнорируя просьбу, пришелец отвернулся к окну. Так-то лучше. Не найдя свободной вешалки, я повесил фуфайку поверх остальной одежды и как бы невзначай наклонился к Марии, которая, засучив рукава, мыла в тазике тарелки из-под щей.
– Не пускайте ребенка к гиббону в красной куртке. От греха подальше.
Считая миссию выполненной, я прошел в горницу, краем глаза косясь в ту сторону. Вытерев о фартук мокрые руки, хозяйка обошла печь. Наградив моего спутника подозрительным взглядом, обхватила мальчонку поперек живота и подняла над полом, собираясь унести прочь. Он начал лягаться и хныкать, что хочет еще побыть с дядей, потому что с ним весело, но Мария влепила ему затрещину, включив в ребенке режим «обиженный рев».
Степан Макарыч устроился на высоком табурете и правил топор точильным камнем. Извинившись, что отрываю его от работы, я попросил карандаш и лист бумаги. Не вставая с табурета, он запустил руку на полку у себя над головой и вытащил из других бумаг ученическую тетрадку, в которой корявым почерком были написаны примеры на деление столбиком. Вырвав из середины два листка, я взял керосиновую лампу и подсел к Штильману, поглощавшему неизвестно какую по счету порцию чая.
– Ну что, Григорий Львович, давайте нарисуем план вражеского комплекса.
Первым делом я скопировал на тетрадный листок топографические объекты из туристической карты: четыре склона, образующих Улус-Тайгу и Тамаринскую стрелку, охватывающую сопку дугой, будто заградительный вал. Распадок между хребтом и сопкой, имеющий два выхода в долину получился сам собой. Закончив рисунок, я передал карандаш Штильману.
Григорий Львович потер тупым концом наморщенный лоб и поставил на западном склоне жирную точку.
– Это вход в пещеру, – объявил он и добавил, бахвалясь: – На вашей карте он, разумеется, не обозначен, но у нас особые карты, более крупного масштаба, таких не встретишь в обычных войсках.
– Конечно, у вас было все самое особое и выдающееся. Только напомните-ка, почему к сопке идет заключенный в фуфайке и валенках?
Штильман сконфуженно замолчал и уткнулся в листок. Порой полезно сбить с человека излишнюю спесь. Хотя я удивлен, что она сохранилась у Григория Львовича после санаторно-курортных процедур у пришельцев.
Карандаш в руке ученого начал вычерчивать линии. Между полумесяцем хребта и сопкой возникла неуклюжая ромашка с четырьмя лепестками. Два лепестка уперлись в склоны хребта и сопки, еще два протянулись по дну распадка.