Второе пришествие
Шрифт:
– Но ведь организм находится в энергетической капсуле! – возразил я Штильману.
– Да, – рассеянно ответил зам по науке.
– И, судя по часам Бульвума, она пока цела!
– Да.
– Тогда что это?! – ткнул я со злостью палкой в ствол. Конец скользнул по пучку плесени и оставил посреди нее царапку. Несколько желтых волосков прицепились к острию, я брезгливо сбил их о снег.
Штильман тяжело молчал, не зная, что ответить.
– Насколько эти споры могут быть опасны для человека?
– Я не знаю.
– Так выдвиньте гипотезу! Вы же ученый, выдвигать гипотезы –
– Я социолог по профессии, а не биолог… – Он помялся. – Но я думаю, что если содержание желтых спор в окружающей среде не увеличивается, проще говоря, если плесень на деревьях не растет, значит, организм не размножается. Возможно, это был кратковременный выброс.
– Выброс чего, если организм изолирован в капсуле?!
– Да не знаю я, не знаю! – психанул Штильман.
Я обратил тяжелый взор на Бульвума. На немой вопрос пришелец предпочел не реагировать, хотя на его лице читалось явное: «Да отстань от меня, сам ничего не понимаю!»
– …вашу мать! – не выдержал я.
– Погоди, Валерочка, – взял меня за рукав Степан Макарыч. – Давайте рассуждать логически. Раз ученый человек говорит, что желтая вата не угрожает людям, тогда что ее бояться, так? А вперед идти нам все равно надо, хоть вата будет на деревьях расти, хоть бананы, другого пути к Улус-Тайге все равно нет.
Дед был прав. Другого пути у нас нет. Я помолчал, свыкаясь с этой мыслью. Затем объявил:
– Продолжаем движение. Дистанция два метра. В пути проявлять осторожность: желтой массы не касаться, деревья обходить стороной. Органы дыхания закрыть подручными средствами – шарфами и воротами свитеров. Все. Вперед.
Чую, что снятие обвинений в уничтожении госимущества – ничтожная плата за каторжный труд, на который я подписался. Надо будет потребовать с братца еще что-нибудь. К примеру, пенсию, как у депутатов. Отправил меня словно на прогулку, а на деле она обернулась колоссальным риском.
Нет, определенно, надо потребовать еще что-нибудь.
Завязав шарфами рты и носы, наш отряд въехал в заросли распушенной ваты. Космические споры изменили тайгу до неузнаваемости. Плесень облепляла стволы, свешивалась с ветвей, соединяла соседние деревья, как паутина для ловли гигантских мух, за неимением которых вполне могли сойти люди. В воздухе стояла тошнотворная вонь, словно мы пересекали огромную мусорную свалку.
Первым шел Степан Макарыч, прокладывая лыжню. Вторым – Штильман, третьим – Кирюха с Бульвумом на спине. Я замыкал цепочку. Приходилось выбирать участки, свободные от плесени, однако с каждым метром находить их становилось все сложнее, и подошвы лыжных полозьев облепили желтые волокна, которые торчали во все стороны и тормозили скольжение.
Возле островка высохших пихт я догнал Штильмана. Услышав рядом с собой шорох лыж, он оглянулся.
– Как вы думаете, Григорий Львович, – спросил я, – зачем нашим гостям понадобилась плесень? Не эта плесень, разумеется. Та, которая покоится в капсуле.
– Разве непонятно? – глухо ответил из-под шарфа Штильман, выпуская облачко пара. – Это могущественное оружие. Бомба. С его помощью можно шантажировать другие цивилизации. Неудивительно, что они хотят его получить.
Тоже
– Тогда почему красноглазых не пугает угроза раскрытия капсулы? Вы говорили, что, скорее всего, они не нашли капсулу. При этом они наверняка в курсе, что ее питание скоро сдохнет и организм-убийца окажется на свободе. Однако возле сопки пришельцы разместились основательно, словно на каникулы. Почему они не боятся?
Штильман пожал плечами:
– Трудно сказать. Наверняка решили вести поиски до последнего. А потом быстро свернутся и поднимутся в космос.
Я обдумал этот вариант.
– Мне почему-то так не кажется.
Я собрался от него отъехать, когда Григорий Львович задержал меня, окликнув:
– Валера, постойте!
Я сдал назад. Штильман некоторое время колебался, потом спросил:
– Вы путешествуете вместе с Бульвумом двое суток?
– Двое с половиной.
– Он демонстрировал… ммм… что-нибудь необычное?
– Вы о телекинезе?
– Именно.
Я вспомнил, как Бульвум сбил меня со снегохода. Как, не тронув и пальцем, оттолкнул руку с картой. Про легкий ветерок, возникающий, когда он гневается, даже не вспоминаю – так часто это происходило. Но больше всего меня поразило, с какой легкостью ферг расколол голову красноглазого пилота. Мимолетный взгляд, едва заметное движение подбородка – и пуленепробиваемый треугольный череп треснул, как яичная скорлупа.
Я не стал об этом рассказывать Григорию Львовичу, потому что он мне тоже рассказывает далеко не все.
– Кроме того, что пришелец демонстрировал в институте, ничего нового я не видел, – скучно ответил я и на всякий случай добавил: – А что?
– Да так, ничего. Профессиональное любопытство.
И Штильман поспешил отстать от меня, сделав вид, что у него что-то случилось с креплением.
Почему-то я ему не поверил.
Даже не знаю, сложно это объяснить. Вроде все сходилось, Григорию Львовичу по профессии положено проявлять любопытство относительно того, как ведет себя пришелец. Даже в обстановке грядущего конца света, свойственной нынешнему Дню, ученый остается ученым… И все-таки я чувствовал, что Григорий Львович говорит неправду.
Григорий Львович лжет.
Стало светлее. Снега Тамаринской стрелки выросли над деревьями и занимали теперь половину неба. Мы поднимались на предгорье. Тайга поредела, желтизны в ней поубавилось – плесень предпочитала селиться на деревьях, а не на снегу или на выступающей из-под него породе. Хотя я полагал, что причина заключается не только в том, что нравится плесени, а что нет. Штильман оказался прав, это был какой-то временный выброс, который сейчас трудно объяснить. Решив не ломать пока голову, я отложил загадку в самый дальний файл своего мозга – тот, где у меня хранятся все загадки и тайны современности, начиная с Бермудского треугольника и заканчивая словом «мерчандайзинг». Раньше в этом файле валялся вопрос о внеземных цивилизациях, но с ним, как вы понимаете, я давно разобрался. К великому сожалению, внеземные цивилизации существуют.