Второе пришествие
Шрифт:
– Это их корабль, – пояснил Штильман, ткнув карандашом в «ромашку». – Очень большой. Подозреваю, что когда он опустился на землю, то раскрылся как цветок. В центре расположена его основная часть. Башня. Именно ее мы видим за вершиной хребта.
– Что в ней?
– Трудно сказать. Она напоминает обычную ракету. Внизу, вероятно, находятся двигательные установки и топливные резервуары – это можно предположить по дюзам и выпуклостям над ними. Выше начинаются цепочки окон, вероятно, там располагаются палубы. У самой вершины несколько платформ для взлета и посадки дисков. Повторюсь, что сооружение
Он отметил лепесток, упиравшийся в склон хребта.
– Это все, что вы запомнили?
– Нет. Вот здесь, здесь и здесь… – Он расставил между лепестками маленькие круги. – …в воздухе плавают какие-то шайбы, величиной с автомобиль. Это посты наблюдения, нечто вроде охранных вышек. Я прятался от них под соснами.
– Теперь все?
– Нет. – Штильман посмотрел на меня. – Кроме этого, комплекс накрыт силовым полем.
– Вместе с горным ландшафтом получается настоящая крепость, – задумчиво резюмировал я. – Постойте, а как вы прошли сквозь поле? Мы столкнулись с этой штуковиной – просто так с кондачка сквозь нее не просочишься.
– В тот момент поле было отключено. Не целиком, разумеется, только на определенном участке. Они вытаскивали какой-то груз. Мне удалось незаметно проскользнуть.
– Вам говорили, Григорий Львович, что вы невероятный везунчик?
Он отмахнулся:
– Вопрос не в этом. Нам нужно решить, как пройти сквозь силовое поле повторно! И у меня есть идея…
– Не надо идей. Мы располагаем устройством, которое дырявит силовые поля как нож масло.
Густые брови Штильмана удивленно приподнялись над оправой очков.
– Да, – отрешенно подтвердил я, разглядывая схему, – боевой трофей. Степан Макарыч! Не подойдешь к нам на минутку?
Дед приблизился, не выпуская топора из рук. Я попросил его дать экспертную оценку плана. Он положил топор на стол (Штильман нервно вздрогнул от тяжелого стука, который издал инструмент), достал из нагрудного кармана очки, склеенные синей изолентой, и оглядел наши художества.
– Вот здесь, – ткнул он сухим пальцем в лист, – хребет и сопка соединяются. На картах вечная ошибка. С этого конца распадок закрыт наглухо.
– Нарисуйте, – попросил я, протягивая карандаш.
Он наклонился и, кряхтя, продолжил линию хребта, соединив его правый конец с сопкой.
– Вот так он идет, – авторитетно изрек Степан Макарыч.
– То есть получается, – сказал я, – что вход в распадок существует только со стороны долины?
– Я бы не назвал это входом. Сплошной бурелом – в лучшем случае ноги переломаешь.
– Все веселее и веселее! – Я озабоченно откинулся на спинку стула. – Григорий Львович, каким же путем вы оттуда выбирались?
– Я же говорил – через хребет.
– А в каком месте?
Штильман неуверенно обвел мизинцем середину хребта.
– Приблизительно здесь. Точнее не скажу.
– Здесь есть небольшой перевал, – подтвердил дед.
– Нам таким путем идти нельзя, – задумался
– Ночь была, – пробурчал Штильман. – И пурга поднималась.
– Есть одна расселина. – Дед указал на кончик хребта, пририсованный к сопке. – Не знаю, в каком она сейчас состоянии, мы туда зимой не ходим, может, снегом полностью засыпало. Но летом по ней ходили насквозь. Вообще распадок золотой – белка и соболь водится. И ягод немерено…
– Куда выводит расселина? – оборвал я сентенции старика.
– К сопке, куда ж еще.
Я еще раз внимательно изучил карту.
– Уже теплее. Значит, если расселина не завалена снегом, мы можем пройти по ней через хребет и оказаться у подножия сопки. Далее наш путь пересечет одну из раскинутых ног космического корабля. Если мы ее преодолеем, то выйдем к пещере. Что ж, по крайней мере, это лучше, чем ломать ноги в буреломе или внаглую лезть через перевал… Как вы думаете, Степан Макарыч, пришельцы знают о расселине?
– Гамадрилы-то? – Старший из Прокофьевых пожал плечами. – Со стороны ее не видать. А сейчас еще снегом позанесло. Может, и не знают. Но я не поручусь.
– Ладно! – Я хлопнул ладонями по столешнице. – Значит, с маршрутом я определился. Выступаем завтра в половине четвертого утра. Спать ляжем рано. Григорий Львович, вы идете с нами?
Штильман мелко закивал.
– Снегоход, скорее всего, придется оставить в поселке: он будет привлекать к себе внимание. Пойдем на лыжах. Найдете для нас пару комплектов?
Дед важно кивнул:
– У соседей возьму взаймы.
– И еще нам понадобится проводник, чтобы показал вход в расселину.
– Сам пойду. И Кирюху с собой возьму. Мало ли, пособить чем придется. Не ради забавы идете туда, небось по государственному делу.
– Точно. По государственному.
– Тогда тем более. Все-таки не для себя стараетесь – для людей.
Конечно, дед ошибался, что стараюсь я не для себя, но переубеждать я его не стал. Возле заснеженных круч Тамаринской стрелки опыт Степана Макарыча мне здорово пригодится.
Вечером, когда Кирюхина жена стала раскатывать для нас на полу матрацы, я подошел к Бульвуму. И обнаружил, что он жует. Раздвинув тонкие губы, мелко кусая, словно обезьянка, пришелец грыз моченое яблоко. Лицо его при этом смешно морщилось, антоновка попалась кислая, по подбородку текли струйки сока. Я не видел, кто подсунул ему фрукт, но от него он морду не воротил в отличие от моей рисовой каши.
Заметив меня, Бульвум прекратил трапезу и спрятал недоеденное яблоко в рукаве. Я скользнул взглядом по трубе бластера, стоявшей на подоконнике у него за спиной, потом молча, без предисловий (какой в них прок!) показал ему импровизированную карту. Бульвумчик лениво окинул ее своими теннисными шариками. Взглянув на рисунок космического корабля посреди распадка, поморщился и досадливо щелкнул языком. Мимика была до крайности человеческой – за мной, что ли, опять подсмотрел? Хотя я не помню, чтобы когда-нибудь цокал языком.