Второе рождение
Шрифт:
— А вот меня в полицию не возьмут.
* * *
В антикафе оказалось тихо и пусто. Просто зайти и посидеть — уже стоит денег. За час не такие уж большие деньги, но входящая в оплату чашка кофе не радует. Села за столик и принялась осматривать выдержанный "под старину" интерьер. С как-бы потрескавшейся краской и старыми лампами в тканевых абажурах.
— Вы отдохнуть или по службе? — на всякий случай уточняет официантка. Никакой особой формы на ней нет — просто обычная одежда с бейджиком.
— Отдыхаю.
— Вам приготовить кофе?
— Спасибо, не нужно.
— У нас
Взяла поданное меню. Первая строка — всё та же. Цена за час, с включённой в цену чашкой кофе. Можно сыграть в настольный футбол, почитать книгу, просто посидеть. Загрустила, просматривая список пирожных. Отдельный лист — мероприятия по вечерам. Вечер стихов, вечер бардовской песни, встреча с участником боевых действий, снова литературный вечер. На всякий случай сфотографировала лист и привязала фото к карте. Официантка удалилась за стойку и включила негромкую музыку. Улыбнулась — узнав голос Марианны. Той самой, из соседней палаты. Откинулась в кресле, прикрыла глаза. Поставила в будильнике сигнал, чтобы случайно не разоспаться, и погасила экран. Марианна мягким голосом поёт какую-то песню на испанском. До слуха донеслись тихие шаги, а потом кто-то негромко проворчал:
— Солдат спит, а служба идёт.
Пришлось приоткрыть глаза и негромко пояснить:
— Я тут рядом на лечении.
— Понятно, — кивает парень. — А мне завтра на дежурство.
Приложила палец к губам.
— Ни слова о работе.
* * *
Глава 5
— Наденька, нужно быть осторожнее. Не забывайте, что порезы теперь сами не затягиваются.
Страшно смотреть на собственную руку. Медсестра укоризненно болтает, заклеивая искусственную кожу на пальце. Порез был глубокий — и в нём увидела желтый пластик с просвечивающими волокнами белой ткани. Одно дело — когда рассказывают, что он там есть, и совсем другое — увидеть. Похожий пластик видела на свалке — внутри разбитого радиоприёмника.
* * *
Надежда сидит напротив, глядя в сторону, и молчит. Очень трудно понимать её, когда она замыкается в себе.
— Надежда, скажите прямо — Вы не готовы к разговору?
— Андрей Васильевич, я сама не знаю.
Улыбнулся:
— Хорошо, давайте выясним.
Она поворачивает голову. Движение естественное, совсем не такое, как любят показывать в фильмах о киборгах.
— Надюша, я сегодня не буду Вас утешать. Это трудно, да и ни к чему. Мне кажется — Вы уже достаточно освоились…
— Со своей смертью?
— Вы считаете, что умерли?
Она протягивает руку.
— А я похожа на живую?
— Да. Очень.
— А если пощупать?
— Надя, если оценивать по холодным рукам и ногам — большинство наших пациентов мало отличаются от Вас. К сожалению, это так.
— А я такая вся.
— Вы помните первые дни, когда Вы очнулись после… После пожара?
— У меня не настолько дырявая память, Андрей Васильевич.
— Сейчас ведь вам лучше, чем тогда? Подумайте прежде, чем ответить.
Она опускает глаза и шевелит рукой.
— Тогда я не знала, что произошло со мной.
— Вы понимали, что с вами что-то не в порядке?
— Я радовалась, что жива,
— Вас обрадовало, что эти страхи не оправдались?
— Да, но…
— Представьте, что было бы иначе. Например — Вы бы остались с отталкивающей внешностью. Хотя — нет. Для Вас альтернативой было только место на кладбище.
— Вы хотите, чтобы я сравнивала с худшим?
— Недавно я ворчал на жену, что она положила мало бурака в борщ. А потом вспомнил, как однажды пришлось выживать в горах. Двое суток на одной воде. И сразу борщ показался вкуснее.
— А если бы она вместо борща налила Вам машинного масла? Оно бы тоже показалось вкусным?
— Вам показать Ваше фото, когда Вас доставили сюда? Я врач, но даже мне трудно смотреть на него. Но Вас — к счастью — не может стошнить.
— Не надо. Мне говорили…
— Вспомните того десантника, которого Вы помогли успокоить. Он во многом похож на Вас.
— Чем же?
— Для него была страшным ударом потеря ног. И он обвинял в этом нас, поскольку не помнил произошедшего между взрывом и тем, когда очнулся в палате. После установки протезов он был готов расцеловать весь мир.
— Я помню… Но он ведь только…
— А если его невеста оставит его за то, что у него холодные ноги?
По движению пациентки можно догадаться, что её эта мысль смутила и развеселила одновременно.
— Так — предлагаю вернуться от холодных ног Григория к Вашей горячей голове, которая придумывает себе лишние проблемы. Сейчас Вы гораздо более живая, чем тогда, когда поступили в нашу клинику. Доказать? Пойдём по списку. Мертвые не дышат, не едят, не двигаются, не разговаривают…
— Не звонят маме, — соглашается Надежда с улыбкой. — Я поняла Вас.
— Наденька, после случая с Григорием я был уверен, что Вы больше не нуждаетесь в моей помощи. Тогда Вы помогли ему гораздо лучше меня. Пожалуйста — вспоминайте этот случай почаще.
* * *
Целый день идут какие-то проверки. Психолог долго беседовал о том, что уже говорено и переговорено. Инженер, который так и не удосужился представиться, долго заставлял шевелить всем, что есть. Потом Дима опять подключил свой кабель и долго щелкал по клавишам ноутбука. Когда отключил — закрыл крышку, погладил и весело подмигнул.
— Все системы работают в штатном режиме. Полёт нормальный.
Медсестра заставила повторить названия всех расходных жидкостей, как их готовить для себя — и как заливать. С одной стороны — хорошо, что основная часть заливается в рот, но есть неудобства. Надо следить, чтобы не запачкать канал для питания топливом для генератора. Потом понеслось. "Закройте глаза и коснитесь своего носа. Пройдитесь. Встаньте на одну ногу." К этому времени достали так, что не просто стала на одну ногу — а изобразила дурацкую позу каратиста из какого-то боевика. Доктор посмеялась, похлопала в ладоши и поставила подпись в обходном. Долго беседовала с Виктором. Он — кажется — пытался продублировать вопросы всех, кого обошла до него. Когда намекнула ему на это — извинился, но пояснил, что это его обязанность. К вечеру едва приползла в палату и рухнула пластом. Чуть живая. Но мысль о том, что всё-таки живая — сразу придала оптимизма.