Второй прыжок с кульбитом и пистолетом
Шрифт:
А может скрыть в руке короля,
Чтоб забыли все о нём.
Название песни Стинга переводится, как «Облик сердца моего». В тексте есть несколько смыслов, но петь на языке оригинала, по-английски, мы себе позволить не могли — партия не поймет. Поэтому пользовались тем переводом, который удалось раздобыть. Война во Вьетнаме коснулась многих русских людей, и «партнерами» в 1971 году американцев никто не называл — подбирали слова попроще, из матерных. При всеобщей любви к группе «Битлз»
Я знаю, что пики — это шпага солдата,
Я знаю, что крести — оружье войны,
Я знаю, бубны — значит деньги для того,
Иной формы сердце моё.
Иной формы сердце, сердце моё.
Если б «люблю» тебе сказал я,
Решила б ты, что всё не так.
Лиц у меня не так уж и много,
И маска лишь одна.
Кто говорит, тот не знает,
Заплатят дорого они,
Как те, что ставят на слишком много клеток,
А трус теряет всё.
В финале Надежда Козловская вышла из-за электропиано, и взяла саксофон. Проигрыш пришлось повторять неоднократно. Мягко говоря, не радовали ей слух аккомпаниаторы — скрипка и виолончель. Гитаре тоже досталось, и Антон с этим согласился, огрехи имели место быть.
— Девочки, мальчики, смотрим в ноты! — недовольно бурчала певица. Дождавшись паузы, с первого ряда поднялся Ким Назаретов.
— Надежда, ты прекрасна, — заявил он. — Сама свежа, и песни твои редки. Где вы их берете?
На это певица стрельнула глазками и кокетливо улыбнулась. Поддерживая слова мэтра, галерка мужского пола восхищенно загудела. Обратив взор к Тамаре, Назаретов снова повторил приглашение посетить училище искусств, чтобы познакомиться ближе с местным оркестром.
— Приходите и всех приводите, — закончил он.
— Да что вы такое говорите, Ким Авекидович? — из центра первого ряда поднялся крепкий мужчина в белой рубашке и светлых брюках. — Залез, понимаешь, лис в курятник. Не по-товарищески это, переманивать готовые кадры нашего института! Но если серьезно, то нас особенно порадовало преображение Наденьки в составе ансамбля — хороший технический аппарат, проникновенное звучание, эмоциональная теплота и художественный вкус. Сплетники болтали всякие глупости, но сегодня я убедился, что они врут. Не хочешь, Надя, снова поступить на вокал? Нет? Странно, хе-хе. Теперь без шуток: на кафедре струнных инструментов мы будем рады виолончели Алены и гитаре Антона. А на вокальном факультете самое место пианистке Вере Радиной. Или на фортепианном… Я правильно говорю, товарищи?
Первый ряд одобрительно зашумел. Не остался в долгу и живчик-парторг:
— Кафедра марксизма-ленинизма предлагает подойти к работе ансамбля неформально. Мы рекомендуем не планировать заранее работу в форме мероприятий, а вести ее вдохновенно,
— Кстати, ударника тоже приводите, — оставил за собой последнее слово Ким Назаретов. — Не хотите у нас в училище учиться, молодой человек?
У Семена Трофимова открылся рот. В отличие от девочек, стиль одежды я подобрал ему полувоенный: футболка в виде тельняшки, тактические пятнистые штаны и зеленые камуфлированные кеды. Удачно получилось, бугрящиеся рельефные мышцы оценили и на студенческих рядах. А когда Семен провожал девочек в туалет, желающих познакомиться с артистками не наблюдалось. К краю сцены подошел громила в военной форме. Вблизи он оказался еще выше и шире.
— Сто третья дивизия? — офицер поднял брови. — Аэродром Туржани под Брно?
— Так точно, товарищ подполковник! — подскочил Семен. — Отдельная разведрота, сержант Трофимов!
Слава богу, палочки к пустой голове не приложил.
— Помню, помню, — усмехнулся военный. — Не просто разведчики — орлы, без шуток. Навели шороху в Чехословакии. С тобой еще земляк наш был, Федор Матасов. Лихой парень. Жив, надеюсь?
— Жив, но недолго ему осталось, — вздохнул Семен.
— Чего так?
— Если зеленый змий его раньше не погубит — сам шею сверну. Семья, дети, а этот козел не просыхает. Глаза б мои его не видели. Рыбак с печки бряк, господи прости…
Глава тридцать четвертая, в которой речь снова пойдет об алкоголизме
Наши родители перебрались-таки на новую квартиру. После «тщательного осмотра места жизни» они вернулись поздно вечером — переночевать и проведать сына. Но это было первый и последний раз, потому что потом хлопоты захлестнули их полностью. Если кто не переезжал, поверьте на слово: стихийное бедствие ужасно, переезд еще страшнее.
Слава богу, мебель тащить не пришлось. Однако узлов, баулов и чемоданов хватало. Еще коробки и ящики, вроде неподъемной швейной машины… Любой человек имеет в хозяйстве массу бесполезных пожитков, которые при обычной жизни выбросить жалко. Обнаруживается это сразу за переездом — когда, глядя в распакованный ящик, рачительный хозяин понимает: приткнуть это некуда и незачем.
…Мы с Антоном безропотно вязали узлы из вещей, на которые указывал отец. Потом я подсобил, чем мог, подогнал грузовик с грузчиками. Это оказалось несложно — Римма договорилась, Денис организовал. Организм Антона сам по себе на девятый этаж вряд ли заберется, с грузом за спиной тем более. А тут добра полная машина, какая-никакая, да помощь.
С другой стороны, показаться в новой квартире следовало по всем правилам хорошего тона, хотя я ее век бы еще не видал. За десять лет насмотрелся… Поэтому пришлось покупать бутылку водки для лифтера, чтоб без возражений вознес на вершину. А что, разговоров больше — вызвали такси, да поехали. С собой мы везли кастрюлю борща, сваренного мною лично, жареную Верой курочку, и макароны пафлотские, приготовленные совместно. От стряпни Антон отвертелся, упирая на неграмотность в житейских вопросах.