Второй выстрел
Шрифт:
— Не хотите посоветовать, что мне им сказать? — робко заикнулся я.
Мышкин немного поколебался.
— Да нет, пожалуй… Так лучше… — экспромтом. Амплуа-то у нас с вами разные. Боюсь, я только напорчу…
ГЛАВА 13
На том мы с ним и расстались. На следующее утро я вытащил из почтового ящика конверт с аккуратной распечаткой адресов и телефонов моих предполагаемых собеседников. Причем было это довольно рано, так что я не знаю, как Мышкин успел обернуться. Теперь надо было решать, что лучше: звонить и пробовать договориться заранее или идти напролом. У меня не было определенной точки зрения. Я прикидывал то так, то эдак,
Попасть в театр во время репетиции оказалось даже проще, чем я думал. Дверь служебного входа была открыта, сразу за дверью обнаружилась вахтерша — типичная театральная старушка, охотно согласившаяся мне помочь. Она куда-то позвонила, с кем-то поговорила и приветливо указала мне на стоявший рядом стул со словами: «Подождите, будьте любезны». Я еще, помнится, подумал: «Как же это они пускают так просто? А если бы я был сумасшедший поклонник? Может, потому, что Гоша пока на вторых ролях? Звезды, небось, поосторожнее».
Гоша появился минуты через две, в каком-то странном костюме: вроде офицерском, но без опознавательных знаков — неизвестно какой армии. Увидев меня, он издал какое-то неопределенное восклицание и удивленно захлопал глазами:
— Ты? Это у тебя ко мне дело?
— Извини, что отрываю, — сказал я. — У тебя найдется пять минут?
— Найдется, — на его лице отразилась смесь беспокойства и любопытства. — Пошли куда-нибудь, где тихо…
Мы ткнулись в одно место, в другое — тихо не было нигде. Всюду мелькали люди, кто в диковинных костюмах, кто — в цивильном, с Гошей немедленно кто-нибудь заговаривал, какая-то рыжая девушка в костюме сестры милосердия бросилась к нему с криком: «Боже мой, ты жив!» — и тут же расхохоталась и убежала. В конце концов мы воткнулись в какую-то крошечную комнатенку, Гоша вытащил из кучи сваленных в углу вещей какой-то посох и вставил его в дверную ручку.
— Ну вот, — с удовлетворением объявил он. — Теперь никто не войдет. Валяй! Чего у тебя там?
— Это касается Ольги… — начал я. — Ее смерти…
Он подался вперед и застыл, не сводя с меня пристального взгляда. Я начал с нашего с Ольгой телефонного разговора, разумеется, опустив некоторые подробности — газету, «Первую любовь» и так далее. Просто Ольга сказала, что догадывается, кто убил моего отца, и просила меня приехать утром, чтобы все обсудить. Поэтому я не верю, что она покончила с собой. Я думаю, ее убили, потому что подслушали, что она говорила по телефону. Когда я произнес слово «убили», Гоша ахнул и прижал ладони к щекам. Долго убеждать его не пришлось. Под конец моего рассказа он стал кивать головой, не отнимая рук от лица и повторяя: «Ну да, ну да…» — и вообще воспринял мою идею с каким-то даже энтузиазмом… Я попросил его описать, по возможности подробно, события рокового вечера, и он немедленно согласился. В целом рассказ его совпадал с теткиным.
— Когда Ольга ушла к себе, — сказал Гоша, — Глинка объявил, что принес ей лекарство, и пошел следом.
— Вернулся сразу?
— Не-ет, не сразу… Сколько-то пробыл…
— А ты кота ловил? — поинтересовался я.
— А как же! — кивнул он. — Все ловили.
— Ты слышал, как она говорила по телефону? — наседал я, хотя чувствовал, что происходит какая-то глупость. Только что я рассказал ему про
— Нет, — сказал Гоша. — Не слышал, — немного помялся и добавил: — Может, Матвей слышал… Мог слышать…
— Откуда ты знаешь? — встрепенулся я.
— Я так думаю… Матвей отнес ей стакан воды — потом, когда Глинка уже вернулся… И тоже застрял — минут на пять, может, больше…
— Не стала бы она при нем звонить, — с сомнением пробормотал я.
— Ну да… Но он потом вошел с террасы — куда Ольгино окно выходит, помнишь? Злой, между прочим, как черт!
Это определение, кстати, совпадало с теткиной характеристикой.
Больше ничего существенного я из него не вытянул. Под конец он спросил, занимается ли этим милиция, на что я честно ответил, что пока нет, и что я это так, для себя, по собственной инициативе. Он понимающе кивнул и стал просить, чтобы я рассказал ему, «если чего узнаю».
— Да ну… — сказал я. — Ничего у меня не выйдет. Но если вдруг — тогда конечно!
Теперь предстояло решить, кто следующий: Матвей или Глинка, потому что Андрея я, по каким-то мне самому мало понятным причинам, твердо решил оставить напоследок. Я подумал-подумал — и позвонил Глинке на работу. Разумеется, по телефону я не стал объяснять, в чем дело, а просто сказал, что очень нужно поговорить — совсем недолго.
— Сейчас не могу, — решительно сказал Глинка. — В пять. В садике у больницы. Устроит?
— Вполне, — ответил я.
До пяти оставалась еще масса времени. Порядок обхода, таким образом, менялся сам собой, не по моей воле. На мышкинской бумажке был записан номер сотового телефона Матвея. Я зашел в ближайший автомат и позвонил. Нельзя сказать, чтобы он был со мной любезен — голос в трубке звучал мрачно и подозрительно.
— Что за дело? — поинтересовался он в ответ на мою просьбу встретиться и обсудить одно дело.
— Об Ольге… Об Ольгиной гибели… — пролепетал я, испытывая странную робость. Последовала долгая пауза, во время которой мне мерещился зубовный скрежет.
— Ладно, — сказал он в конце концов. — Приезжай… Нет, не надо. Или вот что… Я голодный, как зверь. Подъезжай через полчаса к «Кораблику». Успеешь?
— Успею, — пообещал я, пытаясь сообразить, сколько у меня с собой денег — «Кораблик» был из дорогих. Денег было немного. «Закажу соку, — решил я. — Наплевать!»
Через полчаса мы с Матвеем сидели за угловым столиком в заведении с сетями, мачтами, спасательными кругами и огромным компасом на стене. Я слышал еще о каких-то прибамбасах — вроде шума воды и покачивания «на волнах», но, по-видимому, все это относилось к вечеру, днем же ничего не шумело и не качалось. Первым делом нам принесли водку. Я отказался. Матвей налил себе и выпил, не дожидаясь закуски. Потом он поднял на меня воспаленные глаза и буркнул:
— Ну?
Я изложил ему свои соображения, стараясь не обращать внимания на его мрачный взгляд, не торопиться и не бормотать. Он отреагировал совершенно неожиданно для меня.
— Конечно, убили, — сказал он, как только я умолк. — Убили. И знаешь, кто? Твой папаша. Если бы не он…
Почему-то я понял, что он все-таки говорит о самоубийстве. «Если бы не он» — в смысле: если бы не он, она бы не покончила с собой. Именно это он имел в виду, а не то, что ее убили за «нездоровый» интерес к его гибели. Он меня просто не слушал. Или не хотел слышать?.. Я вздохнул и начал сначала: