Второй выстрел
Шрифт:
— Какая-то каша, — сердито сказал я. — Как это?., сумбур вместо музыки…
Я чувствовал себя страшно разочарованным. Выходило, что все мои усилия были без толку. Мышкин тоже выглядел смущенным, почти виноватым. Мы наметили еще кое-что — Мышкин, например, сказал, что все-таки попытается поговорить с Гошей и осторожно покопать насчет наркотиков — и снова сговорились созвониться и встретиться, но в глубине души я не сомневался, что сюжет исчерпан. Он, по-моему, тоже, а впрочем — не знаю… Мы и не предполагали, что на следующий день одна дурацкая случайность сдвинет нас с мертвой точки.
То
В тот же день, вечером, мать спросила, не знаю ли я, куда девались ключи от отцовской машины.
— Ничего невозможно найти! — с раздражением сказала она, переходя от одного ящика к другому. — Мой зам просит ее продать. Я подумала — почему бы и нет? Завтра он приедет смотреть, а ключей — нету. По-моему, он обычно держал их в ящике — ты не помнишь?
— Погоди, — возразил я. — Почему обязательно в ящике? Они могли остаться в кармане. Надо проверить все карманы.
(Странно, кстати, что это не пришло мне в голову в тот день, когда я никак не мог доехать до Ольги.)
— Правильно! — воскликнула мать. — Умница! Поможешь? Проверяй ты шкаф, а я — вешалку.
Я принялся методично обшаривать наружные и внутренние карманы курток, пиджаков и брюк. В какой-то момент в руке у меня оказалась скомканная бумажка, которую я — убей, не знаю, зачем — вытащил и развернул. Это был конверт, адресованный моему отцу. Ни имени, ни адреса отправителя на нем не было, но я обошелся без них. Почерк на конверте был мне слишком хорошо знаком. Письмо было от Соньки — в этом не могло быть ни малейших сомнений. Одной рукой я продолжал держаться за рукав домашней куртки, из которой его извлек. Это была та самая куртка, в которой он сидел у себя в кабинете в тот самый день, когда пришло то загадочное письмо и впервые зашла речь о ленте Мёбиуса. Почти в ту же секунду мать воскликнула:
— Нашла! Умница, Володька! — и обернулась ко мне.
Я растерялся и поспешно сунул конверт в карман — свой, а не отцовский. Разумеется, она заметила и мою растерянность и мой неловкий жест.
— Что там такое? Ты что-то нашел?
— Н-нет, ничего, — ненаходчиво промямлил я. — Это — так…
Она не стала настаивать, только внимательно на меня посмотрела. Тут мне впервые пришло в голову, что неизвестно еще, кто, что и от кого скрывает — из нас двоих, я имею в виду. Может, она все знает про отца и Соньку и просто меня щадит?..
В общем, я остался с этим конвертом один на один. Я почти не сомневался, что конверт — от того самого письма, хотя формально это было, наверно, недоказуемо. Но мне-то что до того! Слишком уж много совпадений — я не мог поверить, что тут затесалось еще одно письмо, не имеющее ко всему этому отношения. А раз так, то выходило, что письмо, которое привело отца в такое странное состояние, было от Соньки. Конечно, в первый момент, еще в столовой, он мог смутиться просто потому, что боялся, как бы кто-нибудь из домашних не узнал почерка. Но потом, в кабинете… Ведь он явно был не в себе. Конечно, «после» не значит «из-за» — но в этом случае, убейте меня, так оно и было. Именно это письмо было у него в руке, когда я вошел… И значит, Сонька все-таки тут замешана… У меня больше не было сил держать
На следующий день я все рассказал Мышкину. Я рассказал про отца и Соньку, про свой разговор с отцом, про Сонькины таинственные исчезновения — сперва с дачи, а потом вообще неизвестно куда, про ее визит к Ольге, про пистолет и даже про «Первую любовь» — словом, все. Напоследок я протянул ему конверт и сказал:
— То письмо — помните? — написала она. Я уверен.
Мышкин долго вертел конверт в руках и в конце концов изрек с задумчивым видом:
— Хорошо обнаружить конверт, когда есть письмо. Я хочу сказать, когда знаешь содержание письма, но не знаешь, кто его написал. Тогда конверт — в самый раз. А у нас тут — одни неизвестные. Уравнение с одним известным…
Он начинал меня слегка раздражать. Ясное дело, лучше, чтоб и письмо было в наличии, и вообще, блюдечко с голубой каемочкой! Тоже мне сыщик!
— Кстати, — сказал я, хотя это было совсем некстати, — вы с Гошей встречались?
Он понимающе улыбнулся.
— Вы хотите спросить, Володя, делаю ли я что-нибудь полезное или просто сижу и жду, когда мне принесут готовенькое?
Он уже не в первый раз читал мои мысли. Мне стало неловко.
— Вопрос правильный, — продолжал он как ни в чем не бывало. — Увы! Получается, что я действительно больше… бездельничаю. Но это ведь не по своей воле. Вы спрашиваете — с Гошей… Я встречался с Гошей…
— И что?
— А вот слушайте. К счастью, он не догадался задать мне простой вопрос: ведется ли официальное расследование? Ольгиной смерти, я имею в виду. Хотя мог бы догадаться. Вы-то ведь были у него только что. Так быстро дела не делаются. Про Ольгу он говорит, в общем, то же, что и вам. Про ваш визит не упоминает. Я не удержался и попробовал… насчет того спектакля… Не думаю, чтобы он что-нибудь знал… Или хорошо притворяется. Одну интересную вещь он, впрочем, все-таки сказал. Он сказал, что ваш отец присутствовал на последнем прогоне…
— Ну, ясное дело, — безнадежно вздохнул я. — Прикидывал, как бы получше подставиться…
— Ничего подобного. Помогал готовить инсценировку. Так сказать, параллельный спектакль… Была у меня идея… через этого Гошу покопать там, в театре… Не вышло! Тут же вызвали к начальству и объяснили, причем… э-э… в категорической форме, что я не имею права заниматься самодеятельностью, что я не волк-одиночка, а офицер милиции, на службе у государства…
— Он кому-то протрепался…
— Ну да… Или честно выполнил свой долг, сообщив куда следует, а я, выходит, его недооценил. Все это я рассказываю вам, Володя, в свое оправдание…
— Понятно, — кивнул я.
— Итак… Холмс отпадает, остается Пуаро. Кстати о Холмсе… Вы не можете достать тот «пистолет»… или револьвер… — вряд ли девочка разбиралась?
Я чуть не свалился со скамейки, на которой мы с ним сидели.
— Как это — достать?
— Ну я не знаю… Выпросить у этой вашей Марфуши, выкрасть — временно, разумеется…
(Забегая вперед, могу сказать следующее. Тогда я, конечно, ужасно удивился, но потом, когда мы познакомились ближе, я понял, что у него в характере есть, как ни странно, что-то мальчишеское. Я говорю: странно, потому что это мальчишеское умудрялось сосуществовать с редкостной рассудительностью. В этом смысле мне крупно повезло: не будь в нем этого, едва ли он ввязался бы в мои авантюры.)