Вторжение Бурелома
Шрифт:
– Так ты безрассуден?.. Что-то незаметно... Хотела я, или не хотела, но желчь излилась. А Лева расхохотался.
– Неплохо. Ты отвечаешь ударом на удар. Но в нашем случае - зря.
– Он подошел ко мне и обнял - это было нежное и уже хозяйское объятие.
– Я безрассуден, да. Но не настолько, чтобы любить тебя здесь. Было бы бесчестно обречь нас обоих на воспоминания о том, что простыни или этот половик были не первой и даже не десятой свежести! Так что имею предложение: поехали назад, в Ленинград, ко мне!.. Купим по дороге свинины. Ты умеешь жарить
– Вообще-то, - пробормотала я, вконец растерянная, - дома у нас готовит мама, но я попробую.
– Тогда не станем рисковать: сам пожарю. И мы покажем этим англичанки, что не хуже их понимаем, что значит уметь наслаждаться жизнью!..
Мы быстро собрались в обратный путь. Но я обратила внимание, что несмотря на спешку, на возникший азарт, Лева тщательно протер лыжи, поставил ботинки сушиться, проверил печку, закрыл ставни, навесил замки, все он делал быстро, но и в высшей степени основательно.
И опять в последнюю минуту мы успели на электричку. И снова Феникс трепался, но при этом обнимал меня, и прикасался ко мне с такой нежностью, с таким нескрываемым желанием, что я вся была пронизана ими. Я не скрывала своей радости.
У вокзала мы сели в 32-й трамвай.
– Доедем до Мальцевского, - сказал Лева, - купим там мьяско, а уж оттуда - рукой подать до моей хибары!
И тут я услышала свой камень. Целый день я не слышала его, а тут ощутила покалывания, не хуже комариных. Я успела усвоить, что нельзя не обращать внимания на такие сигналы. Только не могла понять: чего это он? Молчал, молчал, а тут на тебе!..
– Знаешь, - сказала я осторожно, - чего нам тащиться на рынок?.. Мы можем купить куру в мясном, тут, на углу Восьмой и Суворовского, отличный мясной магазин.
– Чего ты испугалась?
– Разорить тебя. Ты же все-таки не у дел...
– Да, но после большой работы. Так что денежки пока есть. И потом, неужели ты не поняла, мне хочется пустить тебе пыль в глаза: накупим фруктов, зелени, цветов... Ты не можешь запретить мужчине немного повыпендриваться.
Я хотела сказать, что ему все равно не переплюнуть в этом Бурелома, но вовремя удержалась. И вспоминать-то Бурелома не следовало в такой день - в День Начала - не то, что говорить о нем...
Чем ближе мы подходили к рынку, тем неистовее вопил камень.
Но остановить Леву я не могла...
Мы вошли под своды рынка И я успокоилась. Все было, как всегда. Но если я успокоилась, то камушек мой бил такую тревогу, что расслабиться мне не удавалось. Никакие мои приказания и уговоры не помогали, камушек не замолкал ни на секунду. И, наверное, поэтому я нисколько не удивилась, услышав странный, ни на что не похожий гул или даже гуд, состоящий из одновременно возникших диких криков, топота бегущих ног, обутых в подкованные сапоги, грохота падающих ящиков с фруктами. И буквально в следующий миг я увидела нацеленное на себя дуло автомата. То есть нацелено оно было на южанина-продавца, но мне казалось, что дуло смотрит прямо в мою грудь.
Рядом со мной захныкал мальчишка:
– Бабушка, подними
– Ложись!
– раздался голос Левы, и я почувствовала, как меня стаскивают вниз, на пол, утыкают носом прямо в слякотную лужу, в самую грязь. Я вывернула голову налево, увидела лежащего рядом со мной Леву. Правой рукой он сдавливал мне плечо, а левой - удерживал мальчишку. Прислонившись спиной к прилавку, держа внука за руку, тяжело дышала его старая бабка.
Теперь я уже точно знала, как звучит стреляющий автомат. И звуки автоматных очередей, сопровождаемые еще одной волной душераздирающих воплей - не забуду никогда.
А потом в образовавшуюся паузу ворвался картонный голос, звучащий через мегафон:
– Эй вы, чернозадые обезьяны! Вы перешли границы дозволенного. Среди бела дня вы убиваете наших русских парней. И не думайте, что это сойдет вам с рук! Лучше убирайтесь к себе домой, на пальмы, с которых недавно спустились. Ваше место там, черномазое отродье! И помните: мы вас били, бьем и будем бить!..
Мегафон замолчал. И в полной тишине раздался короткий свист и топот сапог. И вслед за этим - одинокий вой раненого человека.
– Быстро!
– скомандовал Лева.
– Пацан, бабуля, Маша! Быстро поднимаемся и за мной!..
Мы четверо первыми выбежали из здания рынка. Бросив беглый взгляд назад, я увидела каких-то людей, поспешно рассовывающих по мешкам и сумкам рассыпанные по полу мандарины, яблоки, груши...
– Спасибо!
– сказала очнувшаяся бабка Леве.
– Не до благодарностей. Дуйте домой!
Теперь, когда опасность была позади, и я начинала более отчетливо соображать, что же произошло, меня поразило, что пока я лежала там, на грязном полу, я думала исключительно о том, что новый мой пуховик в мгновение ока превратился в старый.
– Сволочи!
– бормотал Лев, таща меня за руку в сторону Таврического сада.
– Борцы! Как минимум, троих уложили!.. Хорошо еще, что на рынке мало народу...
Я вдруг вспомнила о вчерашнем вопросе Николая: неужели он знал?!
Я еще раз оглянулась: и мне показалось, что я увидела машину Бурелома, стремительно рванувшуюся от стоматологической поликлиники. Машина должна была проехать мимо нас, и я инстинктивно прижалась к Леве. На полной скорости машина свернула за угол.
– Знакомая машина!
– сказал Лев.
– Кто в ней был? Ничего я не разглядела. Да и разглядела бы, не сказала.
– Как ты думаешь, пуховики в химчистку принимают?
– Ты мне не ответила.
– Чего отвечать-то?
– Ну, например, почему ты так не хотела идти на рынок? Ты знала?
– Да нет, конечно, ничего я не знала, - ответила я довольно резко мне не нравился тон Левы.
– Просто интуиция подсказывала мне: туда ходить не стоит!..
– Завидую я людям с такой развитой интуицией, - с напряжением, не сулящим ничего хорошего, сказал Лев. Несправедливость обвинения обижала меня, да и подозрения Левы - а он их не скрывал - были чудовищны. И меня понесло: