Вторжение Бурелома

Никитайская Наталия

– Габриеля сбила не Марта, - продолжал Валерка, - Габриеля сбил грузовик раньше. Вы же мне сказали, Мерседес...

– Валерочка, мальчик мой, надо поесть, - ворковала Наталья, не вытирая слез.

Валерка шевельнулся под одеялом и произнес:

– Брик, тебе нельзя раньше времени покидать инвалидное кресло, может быть паралич ног...

Мне стало страшно и смешно. Чтобы невзначай не рассмеяться при виде этой трагикомической сцены, я сказала: - Наталья Васильевна, я пойду. Я приду в другой раз.

– Да, Маша, да, - она обняла меня и заревела. С тягостным чувством

дезертира я вынеслась из палаты, но спросила все-таки у попавшейся мне навстречу сестры:

– Скажите, сестра, а что с человеком, который лежит на первой от входа койке справа?

– Трещина в копчике. Он вам кто? "Ого!" - подумала я.

– Никто.

– А никто, так чего расспрашиваете, - грубо, как и положено сестрам в таких занюханных больницах, отрезала она.

Но ответ я получила. Итак, два моих личных врага в одной палате лежат поверженные двумя разными - как я понимала - силами, которые почему-то активно взялись мне помогать. В конце концов, остаться без помощи - что может быть хуже, но та помощь, которую оказывали мне Алмазный Старик и Бурелом, была мне чем-то очень подозрительна. Несчастный Валерка. Тысячи тысяч воров живут себе припеваючи, свысока поглядывая на честных дураков, вроде моего отца - и им хоть бы хны. А Валерка, может, и не удержался от воровства в первый раз. просто потому, что камушек сам притянул его к себе своей безмерной исключительностью - и вот он уже тихопомешанный. Да не хочу я, чтобы людские пороки карались так избирательно. Идея ада с его массовостью казалась мне сейчас куда более справедливой.

Однако в автобусе я уже думала о другом, о более приятном. Я вспоминала Феникса. Как коснулся он моего плеча, как мне стало хорошо, и не успела я оглянуться, а уже поймала себя на том, что глупо и счастливо улыбаюсь, словно и не было никакой больницы в промежутке. Холодок испуга возник во мне: не слишком ли быстро я влюбилась? А! Быстро-медленно! Кто осмелится отмерять время, необходимое для того, чтобы один человек потянулся к другому?.. Во всяком случае - не я.

У дверей ресторана мне встретилась Маруся, посудомойка. Она была в расстегнутом ватнике.

– Маруся, не простудись, холодища на улице.

– Не, Николавна, я привыкши.

– А чего это ты тащишь?

– Да вот, Лев Петрович распорядились в соседних дворах кошек кормить. Как думаете, Николавна, они не стронулись?

– Думаю, нет, Маруся. Просто, очевидно, и ему не чуждо все человеческое.

Я рассмеялась. Мне было смешно, что это "человеческое" Бурелом проделывает чужими руками, как, очевидно, и большинство своих грязных - я не сомневалась, что они у него были - дел. С другой стороны, пришла мысль, что вот ведь: слушает человек, что ему говорят, прислушивается...

У директрисы, когда я вошла к ней, были шеф-повар и завпроизводством. Я уже повернулась выйти, как Раиса, директриса наша, позвала:

– Маша, не уходите, мы уже закончили.

– Ну, что у тебя?
– спросила она, приторно мне улыбаясь, когда сотрудники вышли.

Эта приторная улыбка, совершенно не свойственная Раисе в обращении со мной в прежние времена, яснее ясного говорила:

уже весь ресторан знает об особых милостях, расточаемых мне Буреломом. А если бы он, наоборот, - не симпатизировал мне, что было бы тогда, каким было бы выражение Раисиного лица? Вопрос был каверзным, и я не стала отвечать на него, хотя ответ был очевидным.

– Раиса Владимировна, мне говорили, что один из ваших родственников работает в Бехтеревке?

– Да, двоюродный брат, а что?

Было видно, что братом своим Раиса очень гордится.

– Мог бы он съездить со мной к одному больному? Я, разумеется, заплачу за визит.

– Машенька, брат мой так загружен. Даже и не знаю, - Раиса набивала цену.
– Впрочем, для вас он не откажется, я думаю. А что случилось?

Человеческое любопытство надо удовлетворять по мере возможности, чтобы неинформированная фантазия не подсказывала пакостных вариантов.

– Мой одноклассник, кажется, немного того. Мне очень жалко его мать, а она не способна пойти дальше того, что может предложить районный диспансер.

– И что - у него мания преследования?
– Ох, как же нравится людям показывать свою осведомленность во всех областях знания!

– Вроде того: его преследуют герои телесериалов.

– О-о! Этим мой брат займется обязательно, Машенька, будьте спокойны. Его интересует эта проблематика.

Вышла я из кабинета Раисы, как из профессорского.

В коридоре пахло борщом и подгоревшим мясом. О чем-то переругивались официанты. Я подумала немного и снова возвратилась в Раисин кабинет:

– Да, еще забыла, Раиса Владимировна, скажите, кому на самом деле принадлежит ресторан? Я знаю, что его выкупил коллектив, но вижу, что Лев Петрович играет у нас тут в руководстве немаленькую роль.

Приторность Раисы превзошла самое себя. Она прямо сочилась подобострастием:

– Вы не ошибаетесь, Машенька, основной капитал был вложен фирмой Льва Петровича.

– А что это за фирма?

– Богатая и надежная фирма. А все остальное, если так интересно, вы ведь можете узнать у него самого. Хотя не понимаю, зачем вам это...

– Спасибо.

Вечер проходил по обычному сценарию. Я уже готовилась к последнему выходу, когда заглянул Мишка и сказал:

– Мария, там тебя спрашивают.

– Кто еще?
– спросила я с раздражением, потому что не любила посещений ресторанных гостей.

– Говорит, знакомый. Я думаю, артист.

– Ладно, где он?

– У сцены, за кулисами.

За кулисами стоял и с интересом смотрел на выламывания кордебалета Лева-Феникс.

– Это вы?!
– вырвалось у меня. От неожиданности, от радостного удивления я залилась краской.

– Не ожидали?
– спросил тезка Бурелома, явно довольный произведенным эффектом.
– Вечер у меня свободный, а целый день я думал о вас, захотелось увидеть, поболтать, познакомиться поближе. Надеюсь, вы разрешите проводить вас до дому?

Давненько я не слышала более приятных предложений, да еще выраженных столь изысканно, но в голову сразу же пришла мысль о машине Бурелома, и я поняла, что возникшую ситуацию разрешить мне будет непросто.