Введение в логику и научный метод

Коэн Моррис Р.

Английский физик Ранкин, предлагая объяснения данного различия, говорил, что для формирования теории существует два метода. В математической, или абстрактной, теории «класс объектов или явлений определяется… посредством описания… сочетания свойств, являющихся общими для всех объектов или явлений, составляющих данный класс в том виде, в котором он предстает в чувственном восприятии, без введения каких-либо гипотез». В физической теории «класс объектов определяется… как состоящий из недоступной для чувственного восприятия модификации какого-то другого класса объектов или явлений, законы которого уже известны» [118] .

Во втором виде теорий предлагается определенная визуальная модель для выражения скрытого от чувств механизма. Некоторые физики, например Кельвин, могут удовлетвориться только механическим объяснением наблюдаемых феноменов безотносительно того, насколько сложным может оказаться такой механизм. Примерами данного вида теорий являются химическая теория атома, кинетическая теория вещества в том виде, в котором она развита в гидродинамике и в поведении газов, теория гена в исследованиях наследственности, теория силовых линий в электростатике и предложенная

недавно Бором модель атома в спектроскопии.

В теориях математического типа апелляция к скрытым механизмам элиминирована или представлена в самой минимальной форме. Пуанкаре наглядно описывает, как именно это может быть сделано: «Допустим, мы имеем дело с каким-либо механизмом, в котором можем наблюдать лишь работу исходного колеса и конечного колеса, при этом способ перехода движения от одного колеса к другому остается для нас скрытым. Мы не знаем, как именно связаны колеса: шестернями или ремнями, тягами или другими приспособлениями. Можно ли сказать, что понять что-либо об этом механизме можно, только разложив его на составные части? Разумеется, нет, поскольку закон сохранения энергии позволяет нам установить наиболее интересные факты. Мы без труда устанавливаем, что конечное колесо вращается в десять раз медленнее, чем исходное, поскольку мы видим эти два колеса; на основании этого мы можем заключить, что пара сил, воздействующая на первое колесо, будет компенсироваться десятикратной парой сил, воздействующей на второе. Для того чтобы установить данное отношение и узнать, каким образом силы компенсируют друг друга, нет нужды проникать внутрь механизма» [119] . Примерами подобных теорий являются теории гравитации, законы падающих тел Галилея, теория теплового потока, теория эволюции органического мира и теория относительности.

Как мы уже отмечали, бессмысленно спорить относительно того, какой тип теории является более фундаментальным и должен быть принят повсеместно. Оба вида теорий успешно применялись для координации обширных областей явлений и обусловили наиболее важные открытия. В одни периоды развития истории науки имеет место тенденция к использованию механических моделей или к атомистичности, в другие – к общим принципам, связывающим свойства, вычлененные из непосредственно наблюдаемых явлений, в третьи – к смешению или синтезу этих двух точек зрения. Некоторые ученые, такие как Кельвин, Фарадей, Лодж и Максвелл, демонстрируют исключительное предпочтение теориям «моделей», другие ученые, такие как Ранкин, Оствальд, Дюгем, лучше всего работают с абстрактными теориями, а такие ученые, как Эйнштейн, обладают необычным даром в одинаковой степени хорошо использовать оба вида теорий.

§ 2. Пределы и ценность научного метода

Стремление к знанию ради знания более распространено, чем это обычно признается теми, кто отрицает способности разума в познании. Оно уходит корнями в животное любопытство, демонстрирующее себя в космологических вопросах, задаваемых детьми, и в выдуманных ответах, которые дают им взрослые. Нет такого утилитаристского мотива, который бы вызывал в людях желание узнать о частной жизни своих соседей, великих или сильных мира сего. Существует также интерес, заставляющий людей играть в разные интеллектуальные игры или решать головоломки, в которых требуется нечто найти. Однако, несмотря на то что желание знать является повсеместным, оно редко является достаточно сильным, чтобы преодолеть некоторые другие органические желания, и лишь немногие обладают как склонностью, так и способностью обратиться к решению трудных задач научного метода в более чем одной области. Желание знать иногда бывает недостаточно сильным для того, чтобы обусловить критическое исследование. Люди, как правило, заинтересованы в результате, в истории науки или присущей ей романтике, а не в технических методах, с помощью которых эти результаты достигаются, а их истинность непрерывно проверяется и квалифицируется. Нашим первым импульсом является принятие возможного как истинного и отвержение неподходящего как ложного. У нас нет ни времени, ни склонности, ни энергии, чтобы исследовать все. И действительно, подобное стремление обычно считается утомительным и безрадостным. А когда нам предлагается рассматривать свои взгляды как всего лишь гипотезы, мы яро протестуем, как если бы оскорбляли близкого нам человека. Все это дает основу различным движениям, критикующим рациональную научную процедуру (хотя их сторонники не всегда готовы признать, что тем самым они выступают против науки в целом).

Мистики, интуиционисты, сторонники авторитарной власти, волюнтаристы и фикционалисты – все они пытаются подточить уважение к рациональным методам науки. Эти атаки всегда получали широкую поддержку, что, по-видимому, сохранится и в будущем, поскольку они задевают важную струну в человеческой природе. К сожалению, эти атаки не предоставляют какого-либо надежного альтернативного метода для получения знания. Великий французский писатель Паскаль противопоставлял логике дух утонченности и изящества (esprit geometrique и esprit de finesse) и утверждал, что у сердца, так же как и у сознания, есть свои причины, которые нельзя точно сформулировать, но которые, тем не менее, можно осознавать. С этим соглашались такие непохожие друг на друга люди, как Джеймс Рассел Лоуэл и Джордж Сантаяна:

«Душа, тем не менее, является пророческой»,

и

«Мудрые доверяют сердцу… Доверять неодолимой догадке души».

Известно, что, поскольку мы не обладаем всеведением, нам приходится доверять догадкам нашей души; и великими людьми являются те, чьи догадки и интуиции являются глубокими и проникающими. Отыскать основания в поддержку такой интуиции возможно только с опорой на саму эту интуицию. Однако спутывание догадки и суждения, у которого уже существует свое основание, не приводит ни к чему, кроме полного опустошения. Являются ли все причины сердца верными? Все ли пророки говорят истину? Грустная история человеческого опыта служит

хорошим опровержением всех подобных претензий. Мистическая интуиция может дать людям абсолютно субъективную уверенность, но при этом не может дать им доказательства того, что противоположные интуиции ошибочны. Очевидно, что когда происходит конфликт между авторитетами, то для того чтобы осуществить разумный выбор, нам следует логически взвесить основания в пользу каждого из утверждений. Разумеется, в тех ситуациях, когда под вопросом оказывается истинность какого-либо суждения, нельзя просто ответить: «я убежден» или «я предпочитаю полагаться на этот авторитет, а не на тот». Позиция, согласно которой физическая наука не способствует доказательству и является всего лишь фикцией, не способна объяснить, почему именно она позволила нам предсказывать явления природы и контролировать их. Данные атаки на научный метод обретают видимость значимости вследствие некоторых недоказуемых заявлений, формулируемых некритически настроенными энтузиастами. Однако суть научного метода заключается в ограничении своих собственных претензий. Признавая, что мы не знаем всего, научный метод не приписывает себе способности решить все наши практические проблемы. Ошибочно полагать, как это часто делается, что наука отрицает истинность всех неверифицированных суждений. Ибо то, что неверифицировано сегодня, может обрести верификацию завтра. Мы можем достичь истины путем догадки или любыми другими способами. Однако научный метод занимается именно верификацией. Конечно, мудрость тех, кто занимался данным процессом, в обществе не считается столь же значительной, как мудрость старцев, пророков или поэтов. Также известно и то, что у нас нет методов, с помощью которых можно было бы привить творческий интеллект тем, у кого его нет. Ученые, как и все остальные люди, могут впасть в привычную колею и использовать свои методики без учета изменяющихся обстоятельств. Всегда будут существовать безрезультатные формальные процедуры. Определения и формальные различия могут использоваться для заточки инструментария, который при этом не будет правильно использоваться; а статистическая информация может отвечать самым высоким техническим стандартам, но при этом быть нерелевантной и неубедительной. Тем не менее, научный метод является единственным способом увеличения общего корпуса проверенных и верифицированных истин и элиминации случайных мнений. Хорошим прояснением наших идей является исследование точных значений наших слов и попытка проверить наши излюбленные идеи посредством их выражения в четко сформулированных суждениях.

При постановке вопроса о социальной потребности в научном методе правильно было бы отметить, что воздержание от вынесения суждения, присущее научному методу, сложно или даже невозможно в тех случаях, когда мы вынуждены принимать безотлагательные меры. Когда у меня горит дом, я должен действовать быстро, не откладывая: я не могу задержаться для того, чтобы исследовать все возможные причины или хотя бы приблизительно предположить вероятность тех или иных возможных реакций. По этой причине те, кто склонен действовать каким-то определенным образом, зачастую презирают тех, кто склонен к рефлексии; а некоторые ультрамодернисты, похоже, утверждают даже то, что потребность в действии гарантирует истинность нашего решения. Однако то обстоятельство, что я должен либо голосовать за кандидата X, или воздержаться от этого, само по себе не дает мне адекватного знания. Частота, с которой мы жалеем о сделанном, является лишним тому подтверждением. Таким образом, мудро организованное общество обладает средствами для взвешивания и обдумывания, прежде чем необходимость действовать станет неизбежной. Для того чтобы обеспечить наиболее тщательное исследование, должны быть рассмотрены все возможные подходы, а это значит, что требуется толерантность по отношению к тем взглядам, которые prima facie кажутся нам невыносимыми.

В общем, основным социальным условием для научного метода является широко распространенная потребность достигнуть истины, которая будет достаточно сильной, чтобы противостоять нашим склонностям крепко держаться за прежние убеждения, с одной стороны, и принимать любое новшество – с другой. Тем, кто занимается научной работой, нужен не только досуг для рефлексии и материал для экспериментов, им также нужно общество, которое уважает поиск истины и позволяет свободно высказывать интеллектуальное сомнение относительно его самых священных и укоренившихся институтов. Страх нанести оскорбление установленным догмам был препятствием для развития астрономии, геологии и других физических наук; а страх оскорбить патриотические или другие достойные чувства, по-видимому, является одной из наиболее сильных помех для научной истории и социальной науки. С другой стороны, когда общество без разбора приветствует каждое новое учение, любовь к истине заменяется стремлением к новым формулировкам.

В целом можно сказать, что безопасность науки зависит от существования людей, для которых правильность используемых ими методов важнее, чем получаемые с их помощью результаты. По этой причине плохо, когда научное исследование в области социального оказывается в руках тех, кто не готов противостоять установленному или общественному мнению.

Мы можем сформулировать это и иначе, сказав, что физические науки могут быть более либеральными, потому что мы уверены, что глупые мнения быстро элиминируются при столкновении с фактами. Однако в социальной сфере никто не может сказать, какой ущерб будет нанесен глупыми идеями, прежде чем их глупость будет, наконец, доказана. Никакая предосторожность, присущая научному методу, не сможет помешать тому, чтобы жизнь человека превратилась в приключение, и ни один ученый не знает, достигнет он своей цели или нет. Но научный метод не может позволить массам шагать более уверенным шагом. Анализ возможности любого шага или плана позволяет предсказывать будущее и заранее готовиться к его наступлению. Таким образом, научный метод минимизирует шок, вызываемый новизной, и неуверенность, вызываемую жизнью в целом. Он позволяет нам соотнести стратегии наших действий и моральных суждений с более широким взглядом, чем взгляд непосредственных физических стимулов или органических реакций.