Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
Долина оплакала души ушедших в небытие шестидесяти шести детишек в возрасте от девяти лет до младенчества. Лишь только Ви знала, что её сын жив. И то только потому, что Леррану выгодно было иметь приманку для манипуляций.
Старших отправил в поселение. Младших держал здесь, в замке, в самом дальнем крыле, куда никогда не заходил без особой на то надобности. Привёл нянек из Облачного Ущелья – и выкинул из головы до поры до времени всё, связанное с этой историей.
Говорят, Пор до женитьбы на Аме был совсем другим. Не нежный янгель, но и не чудовище, в
Не сразу, но к его развлечениям подключилось и насилие. Он портил девок с той же яростью, с какой лупил всех, кто попадался под руку. Естественно, начали рождаться дети – полукровки от мохнаток и деревунов, яркоголовые арды от медан. Пор смотрел на это сквозь пальцы, пока в очередном пьяном бреду не привиделась ему какая-то опасность. И тогда задумал он избавиться от детишек. Пустить пеплом в небеса или утопить как котят – раздумывал всерьёз и обстоятельно.
Лерран так и не понял, откуда Пор знал, где его дети, а где нет, но своих он отделял не раздумывая, собирал не дрогнувшей рукой и ни разу не усомнившись.
– Зачем тебе такой грех, Пор? – спросил он тогда, уже вынашивая план. – Одно дело тиранить на своих землях, другое – убивать младенцев. Если весть о твоих бесчинствах разнесётся ветром, прибудут гардии, чтобы вершить суд. Отдай их мне. И я сделаю всё тихо. Подпишем бумаги – и концы в воду.
И Пор согласился. Лерран вывез перепуганную насмерть ораву под кровом ночи. А перед этим они пили с Пором на берегу озера и жгли костры. И ни одна медана не могла пробиться к ним – бились в силовое поле и падали зверьками. Лерран с насмешкой следил за их самоотверженностью: человеческие самки готовы ради детёнышей на всё, даже расшибить лоб, даже умереть. Но никто от них не требовал этого. Дети исчезли и, наверное, не было в Долине дома, где бы не проклинали Пора.
Лерран же изначально не собирался убивать. Он не воюет с младенцами. Разбросал среди своих медан, зная, что однажды сможет использовать ублюдков в своих целях. И вот этот момент настал.
Лерран не надеялся, что его сразу полюбят и примут как героя. Однако, на благосклонность и благодарность вполне можно рассчитывать.
Он уснул, катая мысли, как шары, но триумфальное шествие в Долину решил отложить – пусть помучаются. Ожидание чуда делает сердца мягче, а благодарность – выше небесного свода. Сейчас важно подчинить замок и его обитателей.
На рассвете Лерран отправился в Облачное Ущелье, сделал распоряжения, проявил внимательность властителя, проигнорировал сухо поджатые губы собственных медан: за пару лет бабы успели прикипеть к чужим ардам душой и сердцами – глупое бабьё. Толку, что наделены силой: когда дело касается ничтожных сопляков, становятся похожими на грязь возле луж. Такие же безмозглые, прилипчивые и бесполезные.
В путь отправился не один,
Появление Леррана с людьми незамеченным не прошло, однако лишней суеты не вызвало. Всё те же унылые лица в пол, внешне покорные. Никто не посмел спросить о бегстве на рассвете. Интересно: они слышали колыбельную? Может, подобные песнопения по ночам привычны для обитателей Верхолётного?
Жаль, нет здесь верного, своего человека. Или хотя бы трусихи Ви – та бы выложила секреты. Хотя, памятуя о её изворотливых недомолвках, ожидать правды вряд ли стоило. Да и при посещении замка в качестве гостя подобных неприятностей Лерран не помнил. Но тогда он был гостем, а сейчас – властителем. Отчего-то же запил Пор в своё время? Но Лерран не таков: пить, чтобы заглушить страх, не собирается.
Его люди, получив чёткие указания, рассосались по замку, прилепились к обитающей прислуге, чтобы получить нехитрые наставления. Всё шло чередом.
После обеда он снова вызвал деревунов. Унылые зелёные столбы, похожие, как штамповка на коровьих шкурах.
– Мы отправляемся в сад, – сказал прямо, – и будь я проклят, если не попаду туда с вашей помощью.
«Ты и так проклят», – прошелестело в мозгах. Он недоверчиво тряхнул головой. Слишком слабо, чтобы быть чьими-то мыслями. Слишком отдалённо, чтобы принять за веру.
– Один впереди, двое ведут меня за руки, четвёртый – сзади.
Деревуны ослушаться не посмели. Шли по дорожке, калитка сада приближалась. В какой-то момент деревунов начало ломать – дёргались, как припадочные, падали на колени, и руки б из его ладоней вырвали, если бы он не держал их слишком крепко. Глаза умирающих животных. Из носа – зелёная кровь брызнула, но ему было всё равно.
– Двигайся! – приказал деревуну, что шёл впереди. – А ты – руками в спину! – гаркнул тому, что сзади. А этих поволок за собой. Что ему, сильному и тренированному, стоит тянуть два тонких бревна?
Под конец он подхватил их под локти, а ладонями упёрся в спину ведущему. Каждый шаг – как в бурю против шквального ветра, но калитки они достигли. Какой ценой, правда… Те, что на руках, висели в глубоком обмороке. Сбросил их и протаранил калитку первым телом.
Сад как сад. Глухой, заросший, дикий. Деревья гудят, цокают засохшими ветвями, дорожки под сорняками скрылись.
– И это вы называете садом? – скривился, ещё раз окидывая взором пространство. – Непонятно, зачем ходите сюда, если даже элементарного порядка навести не сумели, сучья засохшие обрезать, сорняки выполоть.
К кому он обращался – непонятно. Повалились брёвнами, сопли зелёные разбросали и руки-ветки. Переступил брезгливо, хлопнул калиткой и ушёл. Что-то было не так. Шёл злой, печатал шаг, удалялся. И чем дальше отходил, тем гаже становилось внутри. Ему было всё равно, что станет с деревунами. Да и в сад больше заходить не хотелось. Сдался ему, в самом деле, кусок земли. Чудилось, что там тайна какая-то, потому и дойти не мог. Оказалось – нет ничего, кроме зарослей запущенных. Проклятый сад матери Геллана и Милы. Фу.