Вверх тормашками в наоборот-2

Ночь Ева

Ей везло. Необычайно везло: били редко, обогревали часто, давая кров. Инда долго оставалась подростком – голенастым, нескладным заморышем с большой головой на тонкой шее, широкими ладонями на руках-прутиках.

Повзрослела и расцвела резко, в семнадцать превратившись в девушку. И тогда начались другие проблемы. Дитя улицы, она всё знала о плотской любви, но чудом оставалась чистой – и телом, и душой. Короста пошлости не прилипала, опадала, не долетев до цели. Но как только из цыплёнка она превратилась в дивную

птицу, оберегать себя стало сложнее.

Первый незадачливый любитель доступной любви впал в беспамятство и, наверное, вряд ли помнил потом рыже-оранжевую ведьму со странными глазами. Следующим двоим пришлось гнаться за лошадьми, что неслись вскачь по кочкам пыльной дороги, разбрасывая во все стороны нехитрый скарб.

В третий раз Инде пришлось бы туго, но от насильников её спасла Зиргаллия. Забрала с собой, назвала сестрой и жизнь, казалось, наладилась. Жаль, ненадолго. И вот снова дорога, чужие люди. Что она знала о них? Ничего.

Есть только одно: она убила человека. Не первый раз, нет – приходилось пару раз до этого. Но тогда – с испугу, а сейчас – преднамеренно, почти без эмоций. Убила не ради себя – выкрутилась бы, как выкручивалась до этого. Убила из-за угрозы, что двигалась следом за этой парочкой по пятам.

Ей не хотелось уходить из таверны, но возражать не посмела. Побоялась ли Зиргаллия оставить Инду у себя или, наоборот, хотела уберечь – не важно. Пыльная дорога – её мать, перестук колёс и копыт – отец. А ей снова шагать с незнакомцами и ждать, когда от неё снова избавятся.

Их было много, и все разношерстные, как случайные вещи на базарном прилавке. Лендра, муйба, мохнатки, деревун, властительная девочка и промелькнувший тенью кровочмак смешались в пёстром котле. А рядом – Небесная, что торжественно вручила поводья осло и довольным голосом заявила:

– Это Ушан. Я люблю его до внутренней щекотки. И рада, что он пригодился. Мне почему-то кажется, что на ослике тебе ехать сподручнее. чем идти пешком или трястись в повозке.

Инда кивнула в ответ. Боялась поднять глаза, страшилась сказать слово. Чувствовала себя грязной и сторонилась инстинктивно, чтобы не пнули под дых. Но никто не собирался тыкать пальцами, читать догмы, стыдить и отстраняться. Наверное, не знали толком, что случилось в таверне – поэтому. Но тайна выскочит, как шаракан из трубы, и тогда начнётся медленное отползание в сторону.

– О, прекраснейшая, – воодушевлённо закатил глаза Сандр, – теперь, когда твоя драгоценная сестричка растаяла вместе с дорожной пылью, никто не помешает мне наслаждаться твоим обществом!

Он сыпал комплиментами, разбрасывался словами, плёл фразы, как искусная вязальщица. Шагал рядом, поглаживая серенького осло по мягкой морде. Успокаивал – она понимала. Не позволял ей чувствовать одиночество. Сандр – пустобрёх, но Инда мысленно благодарила его за то, что не

дал остаться один на один с невесёлыми думами.

Дара скрылась в фургоне, где лежал в беспамятстве Геллан, а рядом неожиданно присоседился золотокожий. Он ехал молча рядом, осаживая горячего жеребца. искоса следил за многословным Сандром и украдкой разглядывал Инду. От его взгляда она краснела и прятала глаза.

– Видишь, ясноголовая барышня, тебя охраняют, чтобы блудливый Сандр не соблазнил сладкими речами. Но не бойся: поговорить иногда, как дышать: слова летят в небеса и душа парит, как птица. Вон, смотри: вьётся одна над нами, следует тенью. Наверное, ей нравится ловить звуки, особенно, когда они наполнены энергией добра и света.

Мохнатка фыркнул пренебрежительно:

– Финист следует за нами, но его привлекают не твои велеречивые излияния, а кое-что другое.

– Финист? – невольно вырвалось у Инды. Она покраснела до слёз и уткнулась носом в грудь.

– Финист, – подтвердил спутник.

Инда украдкой метнула взгляд. Красивый профиль. Немного хищный, опасный, но притягательный. Что-то в нём не сходилось, но пока она не могла понять, что вызывало противоречие.

Золотокожий поймал её взгляд и представился:

– Раграсс.

– Индаруллина, – прошелестела одними губами, не уверенная, что её услышат. Но у Раграсса, как и у всех мохнаток – исключительный слух.

– Удивительное имя. У тебя очень смелые родители. Не вспомню ни одной девицы, наречённой в честь Неистовой Драконицы.

Справа закашлялся Сандр, а затем расхохотался, посчитав, что скрывать веселье – грешно.

– Надо полагать, у тебя богатый жизненный опыт, и вереница девиц, длинною от восхода до заката, прошла мимо твоих прекрасных очей.

– Не жалуюсь, – не смутился Раграсс и широко улыбнулся, демонстрируя отрастающие на глазах клыки.

Инда испуганно дёрнулась. Не мужчины испугалась, нет. Его дурацкой смелости. Хорошо, что дорога пустынна. За такое – на огненное колесо без суда.

– Не бойся, Инда. Дикарь маха знает, как вести себя в общественных и культурных местах. А пока свобода дышит в лицо, почему бы не попугать слишком болтливых менестрелей?

Сандр не оскорбился, а, улыбнувшись в ответ, кивнул нарочито-показушно:

– Это самый лучший комплимент, который согрел моё огрубевшее от дорожной пыли сердце.

С этими словами несносный стакер, похлопав рукой по упитанному заду осло, отстал, оставив Инду наедине с мохнаткой.

– Не прячь глаза, Индаруллина, – тихо и серьёзно произнёс Раграсс, – здесь никто не обидит тебя.

Она мотнула головой и дёрнула себя за косичку. Волосы давно растрепались и вились пушистым облачком, но это не смущало, а дарило, пусть крохотную, свободу.

– Меня не так легко обидеть, как кажется.