Вверх тормашками в наоборот-2
Шрифт:
– Я знаю, – сказал странный мохнатка, – но хотел, чтобы и ты знала.
Пришпорив коня, он вырвался вперёд, и Инда залюбовалась ладным телом. Раграсс сидел в седле, но сливался с животным, будто был его неотъемлемой частью. Может, так оно и есть: в мохнатках звериного наполовину. Но странно видеть, как понимают друг друга хищник и его потенциальная жертва. Наверное, у животных грань опасности не так ярко выражена, как у людей, – подумалось Инде.
Тут же к Инде присоединилась лендра. Удивительно: её не оставляли в покое, не давали думать и мучиться. Она не привыкла, что на неё обращают внимание. Где-то внутри ворочалось: да они носятся с нею, как с ребёнком! Не
– Не грусти, девица, – улыбнулась одними глазами Росса, – подумаешь, белоглазого отправила собирать хворост на Небесный Тракт. Ему там давно костёр уготован, поверь. Если бы не ты, неизвестно что было бы.
– Ты не понимаешь, – прошелестела устало, – убить легко. Тяжелее жить с этим. Не важно: злодей он или герой.
– Понимаю, почему же нет? – лендра смотрела вперёд. У пухлых губ пролегла складка. – Я ведь не вчера родилась. И… делала кое-что в жизни стыдное. Но если бы продолжала себя корить и ненавидеть, давно сгорела бы. Умей отпускать то, чего не изменить. Я знаю: убийство – грех и, может, не нам вершить правосудие. Но Обирайна зачем-то сталкивает нас лбами, да так, что кровь летит брызгами.Кто-то остаётся жить, а кому-то – Небо топтать. Поэтому отходи и не пытайся пить горечь души – захлебнёшься, а у тебя другой путь и другое предназначение.
Инда встрепенулась, пошла пятнами, вскинула на лендру глаза, задрожала губами и в волнении дёрнула себя за косичку.
– Что ты знаешь о моём предназначении?
Росса смотрит в глаза пристально. Инда тонет, захлёбывается в зелёной бездне – до головокружения, до слабости в руках и ногах.
– Я знаю, что ты с нами неспроста, – слышит, словно сквозь туман, резкий голос лендры. – Я знаю, что тебе суждено пройти путь, к которому ты не готова, но возврата нет, девочка. А ещё знаю, что ты наконец-то обретёшь покой и найдёшь семью. Израненное сердце часто тянется на свет и обжигается, ищет любовь и разбивается, как сырое яйцо в неловких и равнодушных руках. И раз за разом нелегко собирать себя, отправляясь на поиски хотя бы понимания. Я знаю: ты думала о том, когда же в очередной раз тебя пнут и бросят. Не сжимайся, ожидая удара, потому что здесь тебя всегда закроют собой и не дадут в обиду.
Инда, покачнувшись, отводит взгляд, хватает воздух ртом. Каким, оказывается, бывает вкусным ветер – с запахом мяты и лёгкой остротой горчушки.
– Кто вы? – спрашивает хрипло и прикладывает ладонь к пересохшему горлу.
Росса скалит белоснежные зубы.
– А не знаю, – произносит весело и косится дерзким глазом, – только уверена: мы – это ты, а ты – часть нашего мы.
Инда смотрит в высокое-высокое небо, где реет легендарный финист. Смотрит долго-долго, не решаясь опустить глаза, чтобы не пролить из бездонных блюдец солёную влагу, но слёзы всё равно катятся украдкой, скользят по вискам и оседают в оранжево-розовых пушистых кудряшках. Пусть текут. Это слепящее солнце виновато. Оно. Яркое-яркое солнце, отразившееся и навсегда застывшее в желто-золотистом цвете её глаз…
На горизонте показался Виттенгар – хмурые серые стены и чёрные, словно выжженные, ворота. А в сердце расцветал робкий цветок азалана – символ надежды на то, что теперь всё будет по-другому. И впервые Инда позволила себе верить в это.
Глава 26. Неприветливый Виттенгар. Геллан, Дара
Виттенгар встретил их запертыми воротами, что уже вызывало настороженность. Геллан держался в седле на упрямстве и умении не обращать внимания на боль. Тело не слушалось, но сейчас не
– В городе странный мор, – буркнул страж, – властительница велела всех предупреждать. Либо входите с пониманием, что можете окочуриться, либо проваливайте.
Геллан заколебался. Одно дело рисковать собою, другое – людьми.
– А в чём странность мора, стражник?
– А косит только мужиков, – широко ухмыльнулся постовой, показывая дырку вместо переднего зуба.
– И никто, я так понимаю, из города не бежит?
– И никто не бежит, – согласно закивал, продолжая ухмыляться, страж.
Он один такой словоохотливый. Трое хмурей стояли молча, разглядывая повозки и фургоны злыми глазами.
Геллан оглянулся. Мужская половина войти в город не боялась.
– Мы рискнём. Отворяй ворота.
– Ну, эт дело такое, да. Как грится, всяк себе сам властитель, да, – засуетился болтун, но и молчаливая троица не осталась неподвижной: стражники посторонились, впуская караван.
– А здесь всё по-другому, – прогудела Дара, подъезжая к Геллану. Они въехали в город первыми – чёрный рыцарь на белом коне и девчонка, косящая под мальчика, на лиловой лошадке. Геллан вдруг подумал, что меданы сыграли злую шутку: вряд ли кто теперь примет Дару за мальчика на таком девчачьем скакуне.
– Что по-другому? – спросил машинально, напряжённо думая, что их ждёт в хмуром городишке. Улицы пустынны, поэтому их вход не прошёл незамеченно: то там, то здесь высовывались любопытные носы, которые почему-то хотелось оторвать, чтобы не пялились так явно.
– Ну, ворота не мейхоновые. Открываются без дырки… как в Верхолётном. А в Зоуинмархаге я вообще никаких ворот толком не запомнила.
– Потому что там они настежь: слишком много народа стекается. В городах многое по-другому. Мейхон распространён в горных поселениях. Чем дальше от гор, тем больше отличий. Дома строят из камня, дерева. Из мейхона – только замки сайн и властителей. Загадка. Разбросаны по всему Зеоссу, как метки. Здесь ткачиков нет. Кто знает, может, раньше, пока города были не застроены, добывали мейхон из-под земли. В городах другая магия и чудеса иные.
– Мрачновастенько здесь как-то, – поёжилась Дара, – не нравится мне.
Геллан покосился на Небесную и промолчал: сам чувствовал какое-то напряжение, но признаться об этом вслух – значит подстегнуть панику. Им всего-то нужно купить кое-какие припасы, пройти через город и выйти в другие ворота.
– Чую, брат стакер, нечистое в воздухе разлито, – вторит Даре Сандр.
Губы сжаты, глаза острые, как иглы. И намёка на улыбку нет. По спине проходит холодок: Геллан знает, что не боец сейчас. Но знаки таятся в низко нависающих крышах, во взглядах, что ощупывают их исподтишка. Ползёт змеем страх по улочкам, прячется за дверями и узкими окнами, затянутыми полупрозрачной слюдой. Добровольная ловушка тихий Виттергар – он видит это чётко, как штампованный рисунок на коровьих шкурах.
– У нас уже нет выбора, – цедит сквозь зубы и распрямляет плечи.
Рыночная площадь пуста – глупо надеяться, что здесь удастся купить припасы. Мусор, брошенные корзины, рассыпанные впопыхах фрукты и ни одной живой души.
– Надо тупо проехать через город – и выйти на волю, – бурчит Дара, – у нас почти всего хватает, на кой рисковать? Не хочу никого терять в этом дурацком Виттенгаре. Мне кажется, у них не мор, другое что-то. Нет здесь ни больных, ни умерших, ни одного гроба, а мы три улицы проехали. Я спецом по сторонам смотрела во все глаза.