Выбор
Шрифт:
А Михайла от души старался, рук-ног не жалел, колотил по полу. Случалось ему и такое устраивать. Не настоящий припадок, конечно, но разыграть падучую, пока сообщники под шумок мошны на базаре посрезают — запросто. Еще в четырнадцать лет научился тому смышлёный мальчишка.
Пена изо рта шла, сначала белая, потом кровью окрашенная, Михайла щеку изнутри прикусил… кашу-то маслом не испортишь! Пусть посмотрит, пусть уверится, порадуется, полюбуется, да решит, что не подходит он для постели. Каково —
Марина с кровати вскочила, в ладоши хлопнула — чернавка влетела.
— Разберись с ним, дурища!
Царица рыкнула, да и вышла, а чернавка принялась Михайлу в чувство приводить. Водой полила, вином отпоила, молчать предупредила…
Михайла и сам молчал бы, не дурак ведь. Но так-то оно еще надежнее.
Нашли дурака, с таким связываться!
И…
Красивая царица, конечно. А только и у красивой бабы, и у страшной промеж ног одно и то же. А жизнь за ту красоту рисковать…
Иди ты… к мужу под бочок! Или еще к кому!
Тьфу, дура!
— Готово все, государь.
Боярин Раенский честь честью список протянул, государь его глазами пробежал. Пару имен вычеркнул.
— Не надобно.
— Как скажешь, государь.
Платон Митрофанович и спорить не стал. Все одно, список для виду только. Ежели Федору так Устинью хочется, ее он и выберет. Но для приличия хоть вид сделать надобно.
А и то…
Мало ли кто еще племяннику глянется? Всякое ж бывает!
Нескольких рыженьких… ладно-ладно, каштановых, сероглазеньких, Платоша лично в список включил. А вдруг?
У нас, в Россе, бабы красивые, гладкие, ладные, не то, что в иноземщине паршивой, где баба чуть красивее козы — уже ведьма. Потому они там и парики цепляют, и морды-то красят… с них как этот ужас соскребешь, небось — сбежишь, не останавливаясь.
Борис пару минут еще подумал. Еще одно имя вычеркнул.
— Родни там много… что Федя? Все та же боярышня у него на сердце?
— Та же, — вздохнул Платон Митрофанович почти искренне. — Та же, государь. Как присушили парня…
Борис вспомнил серые глаза Устиньи, вспомнил тихий голос, лукавый вопрос — и неожиданно даже для себя самого улыбнулся.
— Зря ты так, Платоша. Девушка там хорошая, вот и весь разговор.
— Слишком уж хорошая, не бывает таких, — непримиримо буркнул боярин.
— Ты, боярин, что плохое о ней знаешь? — нахмурился Борис.
Платон, настроение царя нюхом чуявший, тут же хвост прижал, заюлил.
— Эммм… ничего, государь.
— Вот как узнаешь, так и придешь. А до той поры чтобы на девушку не клеветал. Понял ли?
Боярин понял, промолчал, и вышел, пятясь и кланяясь.
Да что это за Устинья
— Разговор у меня к тебе есть, Божедар.
— Слушаю, волхв.
Божедар отвечал, как и дОлжно, сидел ровно, смотрел спокойно. Велигнев надеялся — не откажет.
Понятно, волхв он, сильный, старый, умелый, да вот беда — не все волхвам на земле подвластно. Сила им хоть и дана, а только дела людские сами люди управлять и должны.
А еще на всякую силу другая найдется.
Даже самый умелый волхв иногда с людьми не справится, не выходят волхвы супротив войска. А надобно.
Тут-то такие, как Божедар, и пригождаются. Не волхв он, и не будет никогда, ни сам, ни дети его, а вот кровь в нем есть, и способности есть, только другие чуточку.
Богатырь он.
Просто никто о том не знает.
В сказках о таких людях нередко сказывается, а иногда и написано верное. Вот вам сказка о Вольге Всеславьевиче.*
*- иногда — Святославович. Прим. авт.
Что верное, а что просто сказ для ребятишек маленьких?
Растут такие люди куда как быстрее, и силу им Род дает куда как больше человеческой, и зверей-птиц они понимают иногда. И оборачиваться могут, только не так, как у иноземцев, проклятьем по полнолуниям, а второй облик у них такой, а то и третий, четвертый, десятый — человеческой волей управляемый. Всякое бывает, разные у всех силы.
Только Вольга в былинах остался, а Божедар — здесь и сейчас есть. И не имя это, конечно, прозвище, кто ж имя-то постороннему человеку скажет?
И своя дружина у Божедара есть. Правда, называется оно сейчас не так, да оно и неважно, рыбу можно хоть как назвать, плавать она не перестанет. Оборачиваться не может он, ну так и не надобно пока. Своей силы ему с лихвой достанет, без оборота.
— Беда у нас, богатырь. Снова иноземцы на Россу войной пойти хотят. А не войной, так подлость какую придумают.
Богатырь и не удивился, считай, вся история Россы про то, как приходили к ним иноземцы, да тут и оставались, земельку удобрять, траву кровушкой поить. Чай, не первый поход, не последний.
— Могут они. А от меня что требуется?
— На Ладогу пойдешь, рощу священную там сохранить надобно. А еще — провижу, первый удар там будет. Какой — не знаю, а только чую, натянулось там полотно, вот-вот лопнет.
Божедар только плечами пожал.
— Хорошо. Сходим с парнями, потешим душеньку.
Велигнев улыбнулся довольно.
— Должен буду, Божедар.
Понятно, не о деньгах речь. И не о долгах.
Долг у богатыря — родину защищать. Кровь его о том поет, для того и рожден.