Выбор
Шрифт:
И что остается?
Терпеть.
Только вот Устя не мышь чуяла, ее недобрая, враждебная сила давила: черная, жестокая, противная самой природе…
Как прабабушка и говорила, неладное в палатах царских происходит. Ой, неладное!
Кто-то здесь ворожит, или еще чего нехорошее делает, или… не знала Устя! Только понимала, что рядом зло, совсем рядом. А как его искать? Где?
Хоть ты ходи, да принюхивайся, авось и поможет! Устя так и собиралась сделать. А как еще можно узнать, кто в палатах
В той жизни она не смотрела, не понимала, не разобралась. Вот и настало время исправлять прошлые ошибки.
А может, и еще что-то исправится?
Она попробует. Только бы все получилось…
— Государыня!
Боярышня Утятьева тоже времени не теряла, поспешила Любаву навестить, уважение выказать.
Заодно и посмотреть внимательнее, что там с государыней, как она… выглядела Любава плохо, краше в гроб кладут. Каштановые волосы сединой пробежало, щеки ввалились, глаза запали, лицо морщинки тронули, пролегли по прежде гладким щекам. Сейчас на десять, двадцать лет старше выглядела вдовая государыня.
Впрочем, не расстроилась Анфиса ничуточки.
Помрет?
Ну так что же, свекровь — не муж, пусть помирает, меньше забот будет! Вслух боярышня ничего крамольного не сказала, улыбнулась только нарочито ласково.
— Дозволишь присесть, государыня?
— Дозволяю, — Любава рукой шевельнула.
Боярин Раенский на сестру посмотрел внимательно.
— Вот она, боярышня Анфиса.
— Хороша девушка, Платоша, очень хороша, и красотой, и умом — всем взяла. Думаешь, получится чего, понравится она Феденьке?
— Не знаю, государыня. Пробовать надобно, познакомим их, а там уж видно будет. Очень уж царевичу Заболоцкая в душу запала, ни о ком другом и слышать не хочет.
— Так может, приворожила она его чем? Опоила?
Боярышня говорила уверенно.
Боярин на сестру посмотрел, плечами пожал.
— Не поила она его, и не брал он из ее рук ничего, — махнула рукой Любава. — Другое там.
Она-то о знакомстве Федора с Устиньей осведомлена была, Истерман ей все рассказал, как дело было.
— А вдруг, государыня?
— Чушь-то не мели, — оборвала Любава. — Когда хочешь быть с моим сыном, помалкивай чаще.
Анфиса и промолчала, разве что зубы стиснула.
Погоди ж ты у меня! С-сволочь!
Выйду замуж — там посмотрим, чего ты, свекровушка, в палатах царских делаешь! Давно тебе в монастырь пора!
Любава на красотку поглядела, вздохнула тихонько, вот уж не такую жену она для сыночка любимого хотела, да выбора нет, лучше уж эта, чем Устинья. Тут-то напоказ все, а там омут темный, а в нем что? Неведомо…
Ох, Федя-Феденька,
Лекарь царский Устинье сразу не понравился.
Пришел, глаза рыбьи, морда вытянутая, снулая… хоть и Козельский Устинье не нравился, а этот и вовсе уж отвращение вызывал.
— Ложись, боярышня Заболоцкая.
И не поругаешься, не прогонишь его. Осмотр…
Терпеть надобно.
В той, в прошлой жизни, после осмотра Устя плакала долго. В этой же ни терпеть, ни сомневаться, ни стесняться не собиралась она, тем паче — молчать перед хамом.
— Аксинья!
— Да, Устя.
— Воды подай! Лекарь руки помыть желает!
— А…
— И немедленно. После других осмотров.
— Я руки духами протер…
— И водой помоешь. Или вон отсюда! — Памятны Усте были и боль, и унижение. А еще… когда ребенка она скинула, этот же лекарь ее едва в могилу не свел. Потом уж, в монастыре объяснили, мол, дикие эти иноземцы… рук не моют, а везде ими лезут, вот и разносят заразу.
— Я сейчас к царю-батюшке… доложу…
— Что выгнали тебя, грязнулю непотребного!
— Да ты… ты…
Устя его мысли читала, как книгу открытую.
Ругаться?
Так ведь палаты царские, в них слухи стадами тучными ходят… как и правда — выберет ее Федор? Вот лекарю не поздоровится. Прежняя Устя, тихая, никому б вреда не причинила, а эта с первых минут зубы показывает.
Сказать, что не девушка она?
А как бабок-повитух пригласят? А могут ведь… тоже плохо получится, когда шум, скандал, когда работа его под сомнением окажется. Но и смиряться? Бабе подчиниться?
Устя только головой покачала.
Вот уж странные эти иноземцы, все у них не как у людей. То гостей принимают, на ночной вазе восседая, то супружескую верность охаивают, то помои за стены города выливают, пока те обратно переливаться не начинают… странные. *
*- все правда. Чисто европейское прошлое, прим. авт.
Лекарь первым сдался, фыркал злобно, а руки над тазиком вымыл. Устя на лавку улеглась, зубы стиснула…
— Я доложу государю, что девушка ты.
— Благодарю.
Устя дождалась конца — и встала резко. Тошно ей было, противно, гадко. Лекарь поклонился и вышел, к следующей боярышне пошел.
И там, наверное, тоже руки не помоет.
Гадость. Тьфу.
— Братец! Поговорить надобно!
Борис на Федора посмотрел с удивлением. Вот уж чего за Федькой не водилось, так это тяги к делам государственным. Чего ему на заседании думы боярской понадобилось?
— Что случилось, Федя?
— Я… я спросить хотел, когда дальше отбор пойдет?