Выбрать волю
Шрифт:
Никогда в её жизни не было ничего похожего на это — нежного, проникновенного, искреннего, настоящего. Казалось, что сама вечность дохнула на них дыханием иной жизни.
Она даже не догадывалась, что ему физически больно целовать её — но ведь он и не для удовольствия делал это, а потому что пытался передать ей всё своё чувство в этом поцелуе. И она — она целовала его не потому, что хотела ласки, а потому что хотела стать частью этой любви, разделить её, раствориться в ней.
Когда они оторвались друг от
— Поехали.
Она отозвалась столь же лаконично:
— Останься.
Он усмехнулся и со своим обычным юмором в голосе переспросил:
— И как ты себе это представляешь, солнечная? Крутить роман за спиной у Грэхарда? Он уже меня подозревает.
— Я умру, если ты уедешь, — горько пожаловалась она.
В этот момент ей почему-то казалось, что он самый близкий и родной ей человек.
Он тяжело вздохнул и снова предложил:
— Поехали вместе.
Она молчала очень долго.
Никогда в её жизни, ни до, ни после, не было выбора столь тяжёлого и убийственного.
Она заплакала, и он сразу понял, почему, и вздохнул.
— Эсни... — он мягко провёл рукой по её почти скрытому в мраке вечера лицу, вытирая слёзы. — Я не могу остаться. Я люблю тебя, и я не сумею этого скрыть. А Грэхард никогда не потерпит соперника.
Она прижалась к нему покрепче и закивала.
— Почему всё... так?.. — жалобно спросила она.
Он снова вздохнул, пригладил её волосы и прижался здоровой стороной лица к её лбу.
— Это жизнь, Эсни. Просто жизнь.
Несмотря на то, что в судьбе Эсны этот вечер навсегда остался самым трагичным воспоминанием, она никогда не чувствовала себя такой счастливой, как в этот момент, — прижимаясь к нему и чувствуя тепло его дыхания на своём лбу.
— И мы никогда больше не увидимся? — с горьким протестом спросила она.
— Лучше бы никогда, Эсни, — поцеловал он её лоб.
Ей пришла в голову мысль, что Грэхарда можно было бы убить.
Не то чтобы она представляла себе, как это сделать; но если бы Дерек сейчас предложил ей убить его — она бы, без сомнений, согласилась бы.
Должно быть, над родом Раннидов стояло проклятье — умирать при участии своих жён — но старине-Грэхарду в этом случае чрезвычайно повезло, потому что Дерек, каким бы усталым и отчаявшимся ни чувствовал себя, и мысли не допускал о таком выходе. Несмотря на всё, он любил Грэхарда отчаянно и больно — как учитель любит нерадивого ученика, как отец любит несмышлёное дитя, как опекун любит находящегося на его попечении калеку.
Но Грэхард не был ни ребёнком, ни калекой. Дерек понимал это, и всё же принимал своё решение с тяжёлым сердцем.
Странное дело! Это Грэхард всегда вёл себя как последняя свинья — но виноватым почему-то себя считал именно Дерек! Как будто, в самом деле, если вас угораздило купить
— Я люблю тебя, — неожиданно для себя самой и тем более неожиданно для него призналась Эсна. Едва ли эти слова были выражением настоящего чувства; это скорее вырвалась из неё тоска по человеку, которого ей отчаянно не хотелось терять.
Он легко и радостно рассмеялся:
— Потише, милая, я тоже не железный. Ещё немного — и я надумаю увезти тебя силой, для твоего же блага.
— Ты никогда так не сделаешь, — с твёрдой убеждённостью в голосе возразила она, с упоением слушая, как ровно и глухо бьётся его сердце под её щекой.
— Очень хочется, — признался он. — Я даже начинаю понимать Грэхарда.
Она искренне рассмеялась.
Затем тихо вздохнула и принялась объясняться:
— Я тем более должна остаться, раз уезжаешь ты. Кто его остановит? Он в гневе уничтожит тут всё.
Дереку была безразлична судьба этого «всего» — Ньон так и не стал для него домом — но в этот момент это ранее безразличное ему «всё» обрело свой смысл, поскольку оказалось важным для Эсны.
Он скрипнул зубами и с отчаянием сказал:
— Вот уж не думал, что перевалю этот крест на женские плечи.
Она мягко улыбнулась; отстранилась, заглянула ему в глаза — они одни блестели в наступившей темноте — и заметила:
— Так женщине, может, оно и сподручнее будет.
Они долго глядели друг другу в глаза и молчали. В этот момент они ощущали такое единство, как будто были одним существом. Их чувства находились в полном согласии, и им не нужно было говорить — они сами целиком состояли из понимания.
— Ты отдал нашей стране пятнадцать лет жизни, — наконец, заговорила Эсна. — И ты сделал более, чем кто бы то ни было. И имеешь право уйти и жить свою жизнь. Теперь настал мой черёд, Дерек. И я справлюсь, — твёрдо заверила она. — Уезжай и не жалей ни о чём. Ты всё сделал правильно.
Она произнесла именно те слова, в которых он более всего нуждался сейчас, — понимание между ними было сейчас столь глубоко, что она и не могла не угадать, что нужно говорить.
Он мягко водил пальцами по её лицу, запоминая и прощаясь.
Потом попросил:
— Позаботишься о Кэси?
— Кэси? — в недоумении нахмурилась она.
Он горько усмехнулся:
— Никому она здесь не нужна, да? — и тихо объяснил: — Дочка Грэхарда.
Эсна залилась краской стыда.
Она прожила в этом дворце несколько месяцев, она жила с дочерью Грэхарда на одном этаже, — и она ни разу её не видела и даже не знала её имени.
— Спасибо, что сказал, — наконец, проговорила Эсна.
— До неё никому нет дела, — объяснился Дерек. — Ей очень нужно любви, хоть немного.