Выезд на происшествие
Шрифт:
– - А вы-то кто ж?
– Кременчук, не любивший ироничного с собой обращения, задал вопрос со всей немалой насмешливостью, на какую оказался способен.
– - А мы, - Велин осмотрел толпящихся чуть в стороне жителей, - передовая бригада группы захвата. Обеспечиваем подготовку объекта к дезъюкции.
От жуткого этого слова, смысл которого Танков, как ни напрягался, осилить не смог, народ почувствовал к Велину безграничное доверие.
– - Уж побыстрей бы, ребята, - попросил кто-то.
– Детишки ж в доме.
– -
– - Чего орешь?
– Игнатьев стоял рядом с Велиным и без малейшего к нему почтения ковырял в зубах. От панибратского обращения на людях Велин поморщился и строго спросил:
– - С отделом по рации связывался?
– - А то сам не знаешь - не берет. Сколько раз просил: замените, замените. Как километров за пятнадцать отъедешь, так и недостает.
Велин неодобрительно покачал головой.
– Стало быть, так, Виктор Мефодьич.
– Он ткнул председателю сельсовета в грудь длинным и холеным, словно револьверное дуло, пальцем.
– Беги в сельсовет, звони в отдел. Объясни от моего имени ситуацию. Пусть ускорят прибытие группы.
Замаявшийся от бессилия и теперь обрадовавшийся возможности подчиниться другому, более ответственному и знающему, увесистый Виктор Мефодьич, перепрыгивая через лужицы, припустил к задней двери сельсовета.
– Ставлю задачу. Танков, обойдешь дворами, заляжешь с той стороны дома. Теперь ты, зубоскал. Кременчук, да? Поглядим, на что ты годен. Твоя задача...
ВЫСТРЕЛ, короткий, с мерно угасающим эхом, прервал диспозицию.
– - Подходи, лярвы! Чего затихли?!
– Голос был надсадный, неуправляемый.
– Выводи курву на площадь! Галка! Подлая! Выходи под винтарь, а то щас...
– - Папочка, не надо!
– долетел из глубины дома отчаянный мальчишеский голос.
– Не надо, родименький!
Заревел и голосок потоньше.
– Убьет! Убьет, зверь!
– так же истошно навстречу голосам детей закричала Будакова.
– Убьет! Люди! Люди! Погань! Она упала на землю и, катаясь по ней, откусывая ее и выплевывая, выкрикивала, выплескивала, вжимаясь ртом в траву, изощренные угрозы и ругательства.
Новый выстрел отщепил кусок бревна на венце дома.
– - Милиция, сделайте что-нибудь. Убьет ведь детишков-то!
– не выдержала одна из женщин. Напряглись в готовности заголосить и другие.
– - Чего они сделают-то?
– обозлился подбежавший на выстрелы Захаров.
– Чего они втроем-то? Утихните! Не до вас тут.
Он обтер лоб, сказал тихо: - Не дозвонился, занято там.
– Взял за рукав Велина, сказал, поглаживая:- Товарищ родненький, надо чего-то решать. Нельзя ж так. Детишки ведь.
– - Вот-вот наши прибудут.
– Велин посмотрел на часы.
– Вот-вот должны. Игнатьев! Связался ты наконец?
– - Так говорил же...
– - Связывайся, мать твою! Связывайся без конца!
Танкова
– Господи!
– взвизгнул кто-то.
Велин и Захаров, равно ошеломленные, одновременно подняли руки, призывая к тишине.
Танков, с трудом отрывая разом отяжелевшие ноги, сделал четыре шага и остановился напротив темных окон. Фигура его в милицейской форме была хорошо освещена вторым, фасадным, фонарем, качающийся отсвет которого бродил по отливающей полировкой луже.
– - Будаков!
– неожиданно хриплым голосом, какого никогда в себе не подозревал, крикнул Танков.
– Бросьте оружие! Сопротивление бесполезно! Не усугубляйте вины!
– Он сам ужаснулся той казенщине, что полилась с языка. Надо было находить другие, нужные слова, но мозг, как и все тело его, парализовало от ощущения беззащитности перед чернотой этих вооруженных окон. Он набрал воздуха и прерывистым, ставшим теперь тонким голосом крикнул:
– - Требую вашей сдачи!
– - А ну, пшел вон, парламентер вшивый!
– отозвался Будаков.
Теперь Танков различил его профиль в окне. Увидел он и ружье, которое неспешно, на глазах, казалось, само по себе поднималось над подоконником, пока не слилось в круглые отверстия дул, направленных на него. Эти отверстия Танков ощущал физически, так же явственно, как пот, сразу до пяток брызнувший из него и слепивший его с одеждой.
– Считаю до трех!
– крикнул Будаков.
Танков продолжал стоять. Вперед он не мог шагнуть и понимал это. Прятаться опять за угол - об этом стыдно было и думать. Надо найти слова...
– Раз!
Пуля ударила в землю и, прорыв канавку, утонула в полуметре от него. Отшатнувшись, он сделал шаг назад.
– - Отпустите хоть детей, не мучьте их!
– крикнул Танков. -Два!
– - Беги, парень!
– крикнули из-за дома.
Он повернулся и, стараясь идти нарочито медленно, сделал шаг к спасительному углу. Теперь он ощущал ружье лопатками. Дрожит, дожимая курок, палец, еще четверть мгновения, и пуля, самодельная, с неотшлифованными краями, изготовленная на секача, вплющится между лопатками. Она входит в него, ломает, корежит позвоночник, буравит, разрывая, внутренности...
– Три!
Он прыгнул рыбкой, перекатился за угол и затих на траве, закрыв голову руками. Выстрела не было.
– Что, ошметок легавый? Ссышь, когда страшно?!
– хрипло, с удовольствием кричал Будаков.
– Это вам не мужиков по шалманам гонять. А ну, цыц, шманки!
Танков, отводя глаза, неохотно поднялся с земли.
– - Что ж тут было сделать?
– Захаров успокаивающе принялся его отряхивать.
– Стрельнул бы он тебя в упор, да и все дела. Вишь, озверел мужик. А то б картечью порвал.