Выход 493
Шрифт:
— В Харьков, — коротко ответил Крысолов, наблюдая за тем, как старик с щепетильностью хирурга приступает к обработке раны.
— В Харьков? — переспросил он. — Далеко. Надеюсь, не будет наглостью, если я спрошу зачем?
Крысолов тяжко вздохнул, нахмурился:
— Длинная история. В двух словах и не расскажешь.
— Понимаю. — Он удовлетворенно кивнул, будто ожидал именно такого ответа. — Сейчас не лучшее время для задушевных бесед. Но все-таки есть пара минут, — кивнул он на руку Секача, — пока я его перевяжу. Или предпочитаете помолчать? Да вы снимайте эти баллоны, в плечи же небось
Жмет — не то слово, — хотел сказать Крысолов, но вместо этого лишь зашуршал лямками, отстегивая баллонное оборудование для резака и отставляя его подальше.
— Люди из Харькова в помощи нуждаются. Гонца прислали. Вот мы в разведку и вышли, — пробубнил Секач, решивший, видимо, таким образом отблагодарить старика за медицинское вмешательство. — Поможем ли чем, еще не знаем, а кое-какое оружие и пищу для них везем. На месте, как говорится, разберемся, что там к чему. Может, к себе их заберем.
— Благородная цель, — повел подбородком старик. — Мало осталось людей, которые могли бы вот так. Сейчас каждый за себя. Кто-то будет издыхать от голода, а кто-то рядом обжираться и куском крысиного мяса не поделится. Мы превращаемся в существ ниже, чем животные.
— И часто приходится людей здесь видеть? — тут же задал Крысолов вопрос, который волновал его в последнее время даже больше, чем судьба экспедиции.
— Нет, теперь уже не часто. Да и на людей они, честно сказать, мало похожи. — Все трое затаили дыхание, зная, какой истинный смысл может скрываться в этих словах. — Сгорбленные, ссутуленные, как неандертальцы, ей-богу. Правда, еще в одеждах, а не в набедренных повязках.
— А общаться вам с ними давно случалось? — вытянул шею Крысолов.
— Общаться? — Старик задумался. — В общем-то, да, давненько. Они с некоторых пор в город отчего-то не заходят. Так, в основном по району промышляют. В Панфилах вон, в Ничипоровке, Григоровке обитают. Там в деревнях целые лабиринты вырыли, все погреба между собой соединили и на глубину ушли. Так и выжили, люди подземелья, — улыбнулся старик. — А горожане до этого не додумались, вот и повымерли все. За пару месяцев… и отмучились.
— Но вам же удалось выжить, значит, не все вымерли, — вставил Секач, которого так и подмывало рассказать старику об еще одном горожанине и поведать о том, почему люди из района не заходят в город.
— Это как посмотреть, — вдумчиво протянул старик, но в следующий миг словно ожил: — Эх, дурья моя башка — чайник-то небось весь уже выкипел!
Он вскочил с табуретки, оставив руку Секача протянутой, как для милостыни, а сам ринулся к буржуйке со всей прытью, которую ему позволяли развить скованные ревматизмом суставы. Поспешно набросил на ручку чайника полотенце, переставил его на стол. С неким автоматизмом, будто гостей он принимал каждый день, достал из-под стола четыре одинаковые чайные кружки — белые в красных кружочках — и сверток мелко порубленных веточек. Развернул его скрюченными пальцами и бросил в каждую кружку по обильной щепоти.
— Вишневый, — объяснил он, заметив, как вытянули шеи сталкеры. — Из старых запасов. Сам собирал. Я еще из тех времен, знаете ли, когда к названиям больших предприятий добавляли почетные титулы ордена Красного Знамени или Красной Звезды, а на прилавках… —
— А как вас звать-то? — поинтересовался оживший Лек, силясь не встречаться взглядами с остальными сталкерами.
— Иванычем кличут, — сказал он и одарил присутствующих извиняющейся улыбкой. — Сахара, правда, у меня нет.
— Да ничего, — кивнул Крысолов. — Жизнь нам сахаром не подсластишь.
Иваныч оставил кружки с чаем остывать, а сам возвратился на табуретку.
— Да уж, — согласился он, взяв в руки ладонь Секача, будто собираясь ему погадать. — А как вы, позвольте спросить, узнали, что в Харькове есть люди и что им нужна помощь?
— Наши обнаружили труп проклятого… — Секач втянул голову в плечи и зажмурился, когда старик начал втирать ему в рану какую-то зеленую жгучую мазь. — Не знаю, как у вас тут их называют… у него было сообщение от харьковчан. Вот мы и… — Он снова зажмурился, будто тот прикладывал ему к ладони раскаленную кочергу. — Ну а по дороге к вам вот заехали. А вы здесь, кстати, кем будете?
— Я? — удивленно посмотрел на него Иваныч, затем посмотрел в окно, будто кого-то высматривал. — Думается, диспетчер железнодорожной станции, если еще не уволили, конечно.
Все трое тут же посмотрели в то же окно, куда выглянул старик, но так ничего, кроме застилающего свет тумана и верхушек многоэтажек вдали, там не увидели.
— А что же вы здесь делаете?
— Ну, вокзал-то есть, никуда ведь он не делся? Стало быть, и нужен тот, кто за ним присматривал бы. Я вот и присматриваю по старой привычке.
— И живете вы в этой конурке?
— Да. — Старик снисходительно улыбнулся. — Здесь старый диспетчерский пункт. Когда-то он пустовал, а теперь я вот его занял. Новый, конечно, получше — большой, просторный, но я уже привык к этому.
— А оружие ваше где? Неужто факелом от зверья всякого обороняетесь?
— От зверья? Собак, вы имеете в виду? А зачем от них обороняться — они на меня не нападают. Тем более у меня есть защитник — видели моего Адольфа? Хороший пес, уже лет десять со мной. Иногда я думаю, что это его они боятся, а не меня. Озёрника вы, правда, здорово взбесили, — после этих слов Кирилл Валерьевич стрельнул в Секача язвительным взглядом, давая ему понять, что об игнорировании приказа он еще не забыл, — теперь он не успокоится, пока вас не затянет к себе в болото. Надеюсь, вы умеете бегать быстро? Да шучу я, — заметив, как лицо Секача приобрело пунцовый оттенок, добродушно улыбнулся Иваныч, — от него можно и так уйти. Главное — не застаиваться на месте.
— То есть он не уполз обратно к озеру? — встрял Лек.
— Не-ет, отцепиться от него будет не так уж и просто. Он вас чует, а поэтому, как только вы начнете идти, он тут же пустится за вами. Но уверяю вас, стрелять по нему не нужно. Достаточно просто идти быстрым шагом.
Диспетчер железнодорожной станции… Без защитной одежды, без оружия, в простом домике без каких-либо укреплений и фортификации… Странно. Все это происходило будто не с ними — Крысоловом, Секачом и Леком, — а с их двойниками, чувства которых передаются даже на расстоянии многих километров или же из одного мира в другой.