Выход из Windows
Шрифт:
– Отвечайте на поставленные вопросы, пожалуйста.
– Пятнадцать, - сказала Зинаида.
– Давно вы живете на даче Похваловых?
– Это дача только Витина, его жена там не бывала.
– А где же она жила?
– В городе. Потом вроде перебралась к подруге. Сама во всем виновата, дура.
– Вы знаете, что она убита и в этом подозревается ее муж?
Девочка потупилась и сделала строгое лицо.
Ей надо было показать, что она раздражена вопросом о виновности Похвалова.
– Он ее не убивал. Я была с ним во вторник весь день.
–
– Он не убивал. Он утром уехал на работу, но тут же прислал за мной машину. Я ждала его на Дмитровке возле здания. Потом он вышел, и мы проехались по магазинам. Жрачки накупили, потом шмотками отоварились, потом домой завалились.
– Домой?
– Да, в городскую квартиру, на "Аэропорте".
Охренительная квартирка, между прочим! И до вечера не выходили, ну вы сами догадываетесь, чем мы там занимались. А вечером поехали в Переделкино.
– А где же была жена?
– Братченко начинал понимать, что девочка придумывает на ходу.
– Жена была у подруги, я же сказала, он ее выгнал. Они окончательно разошлись накануне.
Он ее бросил.
– Ради тебя? То есть вас?
– Ну, конечно. Он и в Карлсбад хотел меня взять, но у меня паспорта не оказалось.
– Так он улетел в Карлсбад?
Девочке надоел допрос, она устало и надменно посмотрела на Братченко:
– Что бы вы без меня делали...
САНКЦИЯ
Подругу Похваловой найти было сложно, покуда оперативники не установили, где Наташа ночевала с понедельника на вторник. Контакты с окружающим миром закончились вместе с ее замужеством. Школьные подруги, коллеги но работе, случайные знакомые - среди них подруги Похваловой не оказалось. В квартире у метро "Аэропорт" никаких бумаг Натальи не осталось.
Только некоторые вещи. Парфюмерию она тоже забрала. Выходит, девочка врала местами: Похвалова действительно накануне ушла из дома. Но на работу во вторник вышла, сотрудники универмага видели ее до десяти часов.
Патологоанатомы дали добро на захоронение тел Финка и Похваловой. Тело Натальи забрали рано утром семеро стриженых "качков" в черных рубашках, вынесли гроб из морга, положили в "Патрол-Ниссан" и укатили на кладбище. Серафимова осталась на скамеечке - дожидаться следующей процессии. Из морга тело Финка на автобусах, выделенных Госкомимуществом, должны были везти в крематорий.
Потом уже процессия переместится на кладбище. Серафимова желала увидеть всех, кто приедет сегодня простшься с Фппком. Может быть, появится и Катя. Попытки встретиться с пей не увенчались успехом. Домашний телефон не отвечал, в квартире на Спиридоновке никого не было.
Дача Мошонки была недоступна, а по телефону с ним не соединяли. На второй звонок Нонны Богдановны секретарша отчитала ее как школьницу.
Целая лекция получилась на тему "всяк сверчок знай свой шесток". Серафимова попросила прокурора содействовать. Прокурор иезуитски пожимал плечами.
– Ты что, с ума сошла? Я звонить не буду. Ты ведешь это дело, вот и изворачивайся. У тебя все права. Только пользуйся. А ты боишься поддаться влиянию
ПРОЩАНИЕ
Был суровый серый день. Тучи, словно набитые тоннами снега, висели над самыми деревьями. Серафимова сидела в стороне, на длинной белой скамье, под едва распустившимися листьями. Пока она шла по улице до дома Братченко, ветер чуть не сбил ее с ног, не давая двигаться.
Она шла по голой, вечно безлюдной улице Чаплыгина, похожей скорее на петербургскую, а навстречу ей неслись мелкие камешки, пыль, больно вонзаясь в ноги, ударяя по лицу. Полы пальто то и дело распахивались. Ну и денек для похорон!
Все кругом черное, неужели рухнет небо? Погибнут деревья, эти выползающие в мир клейкие листочки акации, все погибнет.
Серафимова подумала, наблюдая за людьми, выносящими гроб из дверей морга, что когда наступает смерть, не человек исчезает, а мир, весь этот мир взрывается и исчезает в огне - и все это происходит перед глазами умирающего, умершего человека.
Возле корпуса патологоанатомии стояло несколько автобусов. Над ними высился красный кирпичный дом, похожий на казарму. Как водится: кучки людей, кто-то судорожно курит, кто-то кому-то подает валидол, кто-то поправляет цветы, белые цветы.
Возле скамьи, на которой сидит Серафимова, стоит Евдокия Григорьевна и ее дочь. Обе в черном. Они спорят о расположении собственной семейной могилы на Немецком кладбище. Собрались зайти после похорон Финка. Похоже, на кладбище давно не были.
Дочь Евдокии Григорьевны, к удивлению Серафимовой раскосая, похожа на кореянку или узбечку. Два передних зуба - в обнимку: налезли один на другой, делая ее похожей на зайца из рекламы "Нествика". У нее живые глаза, она вообще вся живая, стремительная, деловая. Улыбается матери, как американка, одними губами. Раскосые черные глазки в это время выдают озабоченность:
как бы урвать еще что-нибудь от этой жизни.
Серафимовой отчего-то хочется плакать. Маленькие слезинки наползают на ресницы. Братчеико пошел узнавать насчет очереди Финка на кремацию. Сослуживцы уже заждались, толкутся у дверей. Устинов, эксперт Серафимовой, достал фотоаппарат, делает якобы любительские снимки, вписался в коллектив с легкостью, "отщелкал"
всех присутствующих. Приоткрывается дверь здания, большая тяжелая дверь, как в музее, выглядывает Княжицкий, говорит, что можно заходить.
Он далеко, он не видит Серафимову. Он занят своим делом. И общается только с Устиновым.
Как смешно он ревнует Нонну Богдановну к Братченко. Он еще не добился oт Серафимы и намека на личные отношения, а уже считает ее своей собственностью. Как бледно его лицо. Серафимова входит предпоследней. За ней идет Галочка.
– Найди этих подонков, - шепчет она, и Серафимова понимает, что Галя не в себе. Серафимова ждет, когда Братченко оглянется на нее. Он оглядывается и натыкается взглядом на Серафимову, а сам ведь ищет Галю. Как все просто, как ясны эти люди. Как объяснимы, понятны и предсказуемы их поступки, и как сложно и недоступно пониманию вселенское зло.